Дело Бронникова
Шрифт:
В архивах ФСБ лежит навеянная этой поездкой забытая поэма Михаила Ремезова «Поездка в направлении сна» [73] , датированная 1931 годом. Вот фрагменты оттуда:
«Осенью 1930 г. автор пересек СССР в направлении ю-в. Он был приглашен штатным сценаристом на одну из окраинных кинофабрик. Путешествие было связано для него с рецидивом некоторых настроений…
…Из осени он въехал в лето.Поездка, в сущности, былаКомандировкой. И при этомСулила встречи и дела.Скандировал: «Командировка!»Неторопливо вспоминалКаких-то женщин имена,Осенних дней тупую ковкость,Отъезда73
Фрагменты текста поэмы см. в Приложении.
Вернулся, работал по договору сценаристом на ленинградской Кинофабрике, на «Лентехфильме», писал сценарии для технических и учебных картин, был «автором-договорником» детского отделения ГИЗа. Незадолго до ареста женился. Жена Валентина была моложе его на два года, служила в конторе «Стальсбыт».
Проза окружающей жизни и странные стихи. Продолжим цитировать поэму «Путешествие вокруг комнаты»:
«Это были странные стихи, наивные, и кликушеские, и неожиданные для самого автора.
Смотри, в котле вскипают буквы,Темнеет, бухнут и тогдаНавар из крови или клюквы,Навар из грязи видим вдруг мыИ опускаем карандаш.Странен человек, когда он пишет. Это последняя, предельная духовная нагота – я никогда не решусь писать в чьем-то присутствии. Привыкаешь быть голым при женщине, но к этой наготе привыкать, пожалуй, не стоит…»
В поэме очевидно влияние обэриутов. Ремезов и не скрывал на допросе (протокол от 13 апреля), что был близок им. Сообщил, что Климентий Борисович Минц, с которым он вместе учился в Институте истории искусств, привлек его еще в 1928 году в кружок под названием «Студия оптимистов». Именно Климентий Минц был одним из организаторов первого публичного выступления обэриутов в ленинградском Доме печати – «Три левых часа». Во время этого выступления был показан созданный К. Минцем и А. Разумовским монтажный кинофильм «Мясорубка». К. Минц так описывал сюжет этого фильма: «…Бесконечные товарные поезда с солдатами – на фронт. Они ехали так долго, что публика потеряла терпение и стала кричать: “Когда же они приедут, черт возьми?!” Но поезда с солдатами всё ехали и ехали. В зрительном зале стали свистеть. Но как только события стали развиваться на театре военных действий – во время сражений, кинематографические кадры стали всё короче и короче, в этой кошмарной батальной мясорубке превращаясь в “фарш” из мелькающих кусочков пленки. Тишина. Пейзаж – вместо паузы. И снова поехали нескончаемые товарные поезда с солдатами!..» [74]
74
Минц К. Обэриуты / публикация А. Минц // Вопросы литературы. 2001. № 1.
Далее цитируем письмо киноведа П.А. Багрова к одному из авторов этой книги: «Скандал разразился не вокруг “Мясорубки” (она была далеко не самым эффектным номером на вечере “Три левых часа”), а вокруг следующего фильма Минца “Ваши глаза” (1929). Тут была страшная травля в ленинградской прессе, и после этого-то Минц и бежал из Ленинграда – в ту самую Среднюю Азию, где оказался и Ремезов. Возможно, Минц его за собой потащил – этого я уже не знаю… Формально Минц свою скандальную картину сделал под эгидой ФАСС – Фабрики советского сценария, одним из основателей которой он был. Но действительно, слово «оптимизм» звучало постоянно. Минц писал и говорил о декларации оптимизма, манифесте оптимизма, премьере оптимистов, иллюзионе оптимистов и т. д. Возможно, после исключения Минца из ФАСС “Студия оптимистов” и возникла как самостоятельная единица».
Вопросов о «Студии оптимистов» Михаилу Ремезову не задавали, но он по собственной инициативе сообщил, что Климент Минц за эту картину был исключен из числа студентов, что деятельность созданного Минцем кружка «Студия оптимистов» была направлена против советской действительности и откровенно издевалась над ней, что кружок был разгромлен рабкорской общественностью, но после существовал нелегально на квартире Минца. Михаил Ремезов даже добросовестно
В 1930 году Михаил Ремезов уже активно участвовал в деятельности кружков, организованных М. Бронниковым. В круг Бронникова его ввел киновед Николай Ефимов. Ефимов и Бронников вместе работали в Кинокомитете, где собирали и изучали материалы по истории кино.
Михаил Ремезов показал на допросе, что Ефимов представил ему Бронникова «как чрезвычайно интересного человека, обладавшего большой эрудицией», и что Бронников поразил Ремезова «своей творческой продуктивностью, законченностью своей фундаментальной линии, целиком идущей вразрез с современностью и враждебной существующему политическому строю, и своим упорством, с которым он шел по пути создания организационно оформленного мира, отрешенного от советской действительности».
Вероятно, определение «организационно оформленный мир» имело отношение к созданной Бронниковым системе кружков, где Ремезов был активным участником. Он тоже на квартире у Шишмаревых и Власова, в доме 20 по 1-й линии Васильевского острова, изучал в Штрогейм-клубе творчество американского режиссера Эриха фон Штрогейма, в кружке «Бандаш» занимался практической работой по производству и распространению фотофильмов, в «Шекспир-Банджо» обсуждал вопросы драматургии, в «Дискуссионном клубе» высказывал свои соображения по политическим вопросам и вопросам искусства.
В.А. Власов дал показания:
На вечерах «Дискуссионного клуба» раз в пятидневку все члены по очереди должны были выступать и читать свои теоретические или литературные произведения. Я выступал с докладами, Ремезов читал свои сценарии.
Из протокола допроса Михаила Ремезова:
С первых наших дней встреч Бронников стал говорить о создании клуба, который объединил бы меня, Бронникова и Ефимова, предлагая организовать Пруст-клуб и заняться изучением творчества этого писателя… Мы под руководством Бронникова организовали «Безымянный клуб», регулярно там собирались… «Безымянный клуб» Бронникова являлся антисоветским, задачи которого лежали в отрыве искусствоведческой молодежи от советского искусства. Бронников зачитывался переводами из Пруста, Кокто и Корделя (Видимо, Ремезов назвал П. Клоделя. – Авт.) и старательно прививал нам свои монархические взгляды… Для Бронникова был характерен именно такой прием для вовлечения молодежи в круг его политических интересов, активно враждебных существующему политическому строю.
Не забыл Михаил Ремезов упомянуть о монархизме в повести Бронникова «Две короны ночью».
Говоря о литературных предпочтениях Бронникова, Михаил Ремезов назвал и советских авторов: Сельвинского, Олешу.
Каялся в том, что, следуя совету Бронникова, писал не для Кинофабрики и не для ГИЗа, а для клуба. Согласился с тем, что «Путешествие вокруг комнаты» и «Поездка в направлении сна» «…были антисоветскими по своему содержанию и направлению. Каждая вещь написана в индивидуалистических, упаднических и пессимистических тонах».
Произведения М.Н. Ремезова были квалифицированы как контрреволюционные. Автора объявили врагом советской власти и обвинили в фашистской и антисоветской агитации, то есть в преступлениях, предусмотренных по ст. 58–10 УК.
М.Н. Ремезов виновным себя признал.
Приговор получил легкий: выселение из Ленинграда, лишение права проживания в 12 пунктах и Уральской области на три года, прикрепление к определенному месту жительства.
Был выслан в Тамбов, через год получил разрешение поселиться в Малой Вишере. Продолжал писать. Создал своеобразный трактат об искусстве «Письма о реализме» [75] . Каждое из девяти писем имеет адресата: Михаил Ремезов обращается к давним друзьям – к Николаю Ефимову, к Татьяне Шишмаревой, Василию Власову, Григорию Ягдфельду… Одно из писем пишет к своей жене Валентине Ремезовой: «Одержимый манией проповедования и оказавшись без аудитории, я начал писать эти письма. Все творческие отходы (стихи, отрывки, страницы из дневника) я прокладывал между письмами. Смешно считать их образцами нового стиля: это не более как антракты».
75
Этот трактат в начале 1980-х гг. был помещен в самиздатовский журнал «Часы»: Ремезов М. Письма о реализме (1933) // Часы. 1982. № 36.