ДЕЛО ЧЕЛОВЕКА

Герролд Дэвид

— Да, сэр.

Примерно через месяц мы поймали сообщение из Денвера, временной столицы Соединенных Штатов. Чрезвычайное положение все еще действует. Тридцать шесть выживших членов конгресса собрались и отложили президентские выборы по меньшей мере на шесть месяцев. Вакцина второго поколения показала эффективность, близкую к шестидесяти процентам. Запасы ее, однако, все еще ограничены.

Папа и я посмотрели друг на друга и оба подумали об одном и том же. Худшее — позади.

В течении месяца Денвер начал выходить в эфир двадцать четыре часа в сутки. Постепенно правительство снова собирало свои разрозненные части. Масса информации наконец вышла на свет.

Первая

из эпидемий — теперь знали, что их было несколько — появилась изолированными очагами в сердце Африки. За несколько недель она распространилась на Азию и Индию и волной пошла на запад по всему миру. Вторая чума так быстро наступала ей на пятки, что выглядела как часть той же самой волны, он она началась где-то в Бразилии, мне кажется, и хлынула на север через Центральную Америку — действительно так быстро, что многие города стали ее жертвами, прежде чем появился шанс идентифицировать ее. Ко времени третьей чумы правительства были в упадке и почти каждый город находился на чрезвычайном положении. Почти все передвижения в мире были остановлены. Вас могли застрелить за попытку попасть в больницу. Четвертая и пятая чума поразили нас подобно приливным волнам, оставив лишь каждого десятого из выживших в первых трех. Была также и шестая чума — но плотность населения была такой низкой, что она не смогла распространиться.

Некоторые области оказались счастливыми и остались совершенно непричастными, в основном в изолированных местах. Множество судов просто оставалось в море, в частности военные корабли, как только адмиралтейство поняло необходимость сохранить по меньшей мере одну военную ветвь по возможности неповрежденной. Еще были удаленные острова и горные поселения, религиозные убежища, целая наша бригада ядерного сдерживания (где бы она ни находилась), две лунные колонии, проект строительства 45 (но они потеряли наземную базу), подводные поселки Атлантис и Немо, и совсем немного мест, где кто-нибудь догадался уйти и взорвать за собою мост.

Но даже после того, как вакцины были запущены в массовое производство и эпидемии чумы спали (кое-где), все еще оставались проблемы. В действительности, настоящие проблемы только начались. Во многих частях мира не было еды, система распределения распалась полностью. Тиф и холера атаковали ослабевших выживших. Больничная помощь оказалась малодоступна во всем мире, госпитали были первыми погибшими институтами. (Каждого выжившего врача автоматически подозревали в уклонении от обязанностей.) Многие большие города стали необитаемыми из-за пожаров и массового краха городских служб. Москва, например, погибла от расплава ядерного реактора.

Это был конец света — и он только начинался. Так много людей умирали от истощения, анемии, самоубийств, шока и тысяч других причин, от которых люди обычно не умирают, но которые внезапно стали смертельными, казалось, что мы были захвачены еще большей чумой вообще не имеющей имени — если не считать именем отчаянье. Волна ее все шла по миру и все шла, шла и шла…

Перед тем, как разразилась эпидемия, на Земле было почти шесть миллиардов человеческих существ. К концу никто не знал, сколько осталось. Правительство Соединенных Штатов не смогло даже попытаться провести национальную перепись. Если у властей и были идеи о том, сколько людей выжило, то они помалкивали. Похоже, боялись обнародовать это. Но как-то ночью на коротких волнах мы услышали, что только в одной нашей стране было по меньшей мере сто миллионов мертвых. Целые города просто перестали существовать.

Мы не смогли бы представить положение вещей, если бы не сообщения

по радио и не репортажи по TV. Большие сельские зоны вернулись к дикости. Везде были руины. Сожженные дома стали обычны — испуганные соседи пытались остановить распространение болезни, сжигая дома умирающих, иногда даже не дожидаясь, пока умирающие станут мертвыми. Везде были брошенные машины, разбитые стекла, выцветшие афиши, нестриженые газоны и более чем достаточно мумифицированных трупов. «Если вы наткнетесь на такой», говорил голос из Денвера, «быстро выдохните, не вдыхайте, задержите дыхание, ничего не трогайте — и тренируйтесь, пока это не станет рефлексом. Потом устройте себе карантин — может быть, у вас есть шанс, может быть — и вызовите дезинфекционный отряд. Если у вас нет устройства для дезинфекции, сожгите все. И молитесь, что вы оказались достаточно быстры.» Мы оставались в горах все весну. И слушали радио.

Денвер сообщал, что, похоже, эпидемии чумы начали замирать. Во всем мире было уже меньше тысячи случаев заражения в неделю, но люди все еще умирали. Теперь наступил голод — от недостатка зерна, которое не было посажено, и еще массовые самоубийства. Если безымянной чумой до сих пор было отчаянье, то теперь ею стало безумие. Люди так легко соскальзывали в него и из него выплывали, что это стало признанным фактом жизни — недомогание, такое обычное, что никого не трогало, такое всеобщее, что стало незаметным. Как воздух, мы не могли его больше видеть, но тем не менее были окружены им в каждый момент бытия.

Новости сообщали только о наиболее шокирующих или беспокоящих случаях, таких серьезных, что их трудно было игнорировать. Мы слушали, поражались, иногда плакали. Но и так было слишком много плохого. Большинство горя мы похоронили. Но часть осталась — избегать его было лучшее, что мы могли. Иногда мы предпочитали не обращать внимания. Иногда мы предпочитали выжить.

Я боялся, что мы никогда не спустимся с гор — но мы наконец спустились. В апреле папа и я взяли пикап и медленно поехали вниз через речушку. Если кто-то наблюдал за нами, мы этого не заметили. Один раз мы остановились у белого флажка, но на сигналы никто не отозвался.

Мы словно летали на другую звезду, прошло сто лет и мы только что вернулись. Мы чувствовали себя исследователями — иностранцами, нам казалось, что мы больше не принадлежим этому миру. Все было одновременно знакомым и чужим. Мир выглядел необитаемым и пустым. И он был жутковато тихим. И везде стояли сожженные монументы мертвым. Каждый был свидетельством — здесь нашли тело.

Мы осторожно направляли наш путь мимо брошенных машин и упавших деревьев. Я начал беспокоиться. Мили подряд мы не видели ничего, пока не наткнулись на свору собак, бегущих по шоссе. Они начали лаять, когда заметили нас. Они преследовали машину почти километр. Мое беспокойство превращалось в страх.

Потом мы увидели бредущих свободно коров, которые выглядели худыми и больными. Мы видели безучастную молодую женщину, идущую по дороге. Пытались остановить ее, предупредить о собаках, но она просто прошла мимо, словно нас не было. Потом увидели голого мальчика, прячущегося в траве, но он повернулся и убежал, когда мы позвали его.

— Слишком рано?, — спросил я.

Папа покачал головой: — Нет, не рано. Работу надо сделать, Джим. — На его лице застыло выражение боли.

Мы остановились заправить бензобак — на заправке висело похожее на официальное объявление, что станция национализирована на время чрезвычайного положения и оставшееся горючее и запчасти свободно доступны всем зарегистрированным жителям.