Дело чести

Пучков Лев Николаевич

— Я есть совсем банкрот через это дело, — печально вздохнула моя красавица, рассматривая содержимое своего гардероба. — Толстый сволочь будет давать бутилка за один наряд, что стоит много денег. Так есть совсем плохо.

— Ничего, скажешь, что Эль запретил продавать спиртное по завышенной цене, — ободрил я председательшу. — И оставь в покое свой гардероб — у нас есть наличные. — Протянув Эдит сотенную купюру, я заговорщицки подмигнул ей и прошептал:

— Давай!

Распахнув дверь номера, Эдит вышла в коридор и спустя пару секунд заглянула обратно, возбужденно округлив глаза.

— Что случилось? — одними губами спросил я, напрягшись в ожидании какой-то непредсказуемой пакости. — Что там?

— Там никто нет совсем, — шепотом сообщила Эдит. — Толстый сволочь совсем гулять пошел — сразу два!

— Очень приятно, — пробормотал

я, выскальзывая в коридор и фиксируя отсутствие наблюдательного поста за стеклянными дверями. — Значит, отбой тревоги! С чем вас и поздравляю… Тем не менее, красавица моя, постой-ка тут немного — на всякий случай…

Спустя полчаса я вплыл на своем суденышке в бассейн коллектора под Бесланским мостом, привязал лодку к поручню лестницы и, сняв резиновую маску, полез наверх.

Промежуточная площадка была пуста. Я крепко зажмурился и вновь открыл глаза, на всякий случай сильно ущипнув себя за ляжку. Ни-ко-го… Тот факт, что это не галлюцинация и я действительно некоторое время назад намертво привязал здесь своего пленника, красноречиво подтверждали два обрезка капроновой веревки, свисавшие с толстых прутьев решетчатого пола площадки.

Сердце мое подпрыгнуло в груди и ухнуло куда-то в желудок. Сказать, что я впал в отчаяние, значит, сильно поскромничать. Я был уничтожен. Единственный человек, который должен был дать мне ту самую путеводную нить, способную привести к убийцам жены шотландца, бесследно исчез, выкрутившись из совершенно безнадежного положения. Более того, этот человек видел меня и, вне всякого сомнения, хорошо запомнил. Если принять во внимание тот факт, что Гасан является сотрудником наиболее влиятельной силовой структуры Ичкерии и потерял по моей милости двух соратников… страшно даже подумать, что меня ожидает в самом ближайшем будущем!

— Вот это ты влип, придурок!!! — в отчаянии заорал я, перекрикивая шум низвергавшихся в бассейн потоков нечистот и сползая по поручню лестницы на ржавую решетку площадки. — Вот это ты попал… Дебил, блядь!!! От дебил, а!!!

Посидев в полной неподвижности несколько минут, я стряхнул оцепенение и через силу заставил свое аналитическое устройство работать. Да, я с треском провалился — дальше некуда. Но я цел и невредим, головой пока крепко не ударен до полного помрачения сознания, так что можно немного побрыкаться. Так-так… Собственно, деваться мне некуда — оба доступных для отступления пути отрезаны напрочь. У выхода из коллектора — три тысячи процентов! — сидит засада и лениво покуривает, наблюдая через приборы ночного видения за люком и дожидаясь, когда мне взбредет в голову высунуть свою многострадальную задницу. Прокатиться на лодчонке до школьного подвала — бессмысленная трата времени и дыхательной смеси: единственное место, где из школы можно прошмыгнуть во двор автобазы, — место происшествия, на котором я оставил два трупа, — наверняка оцеплено усиленным нарядом Службы безопасности. Удрать оттуда ну никак не получается — как я уже говорил выше, в оперативном плане школа никуда не годна из-за стопроцентно просматривающихся подступов. В гостиницу возвращаться нельзя — Гасан наверняка успел оповестить все задействованные на «выводке» силы и сообщить мои приметы: увязать их с параметрами Кристофера Вуда для профессионалов — раз плюнуть. Если я правильно оцениваю обстановку, в данный момент Эль и его ребята с пристрастием интересуются у мадам Ловаль, куда, к чертовой матери, подевался ее бородатый дружок и вообще… А когда, вдобавок ко всему прочему, они решатся произвести полный обыск, то наверняка обнаружат более чем странные записи на кассете в диктофоне Эдит — это уже будет достаточно конкретный повод для допроса третьей степени. Бедная Эдит! Вот это я подставил девчонку!

— Сволочь ты, Сыч! — в сердцах заорал я и от избытка чувств пнул ногой свою увесистую сумку с инвентарем, лежавшую рядом на площадке. Сумка опрокинулась на бок, из нее вывалились две железяки — универсальные ножницы для резки металла совместно с разводным ключом и, проскользнув, аки угри, между прутьями решетчатого настила, плюхнулись в пенящуюся воду бассейна.

— Ну вот — на тебе подарочек, — без особых эмоций буркнул я, соображая, могли бы мне пригодиться эти две полезные вещицы или уже все — полная безнадега. Резать вроде бы нечего — дыхательной смеси все равно не хватит на исследование новых участков, годных для побега из подземного плена, а вот ключ… Ключ. Стоп!

— Ну и дурак же ты, Сыч! — одними губами прошептал я, чувствуя,

что тотально вспотел от внезапно пришедшей в голову мысли. Трое суток я шастал по этим коммуникациям, не расставаясь с комплектом инвентаря — без него здесь нечего делать. Я настолько привык пользоваться разводным ключом, открывая разного рода задвижки и откручивая проржавевшие гайки, что перестал обращать на него внимание. Вот и в этот раз, накануне встречи с Гасаном, я чисто автоматически проделал все так, как привык за последние трое суток. Выбравшись из шахты коллектора в соединительный тоннель канализации, ведущий к колодцу под крайней фермой Бесланского моста, я аккуратно прикрыл за собой чугунную крышку и завинтил здоровенную гайку, блокирующую винтовую задвижку — в мои планы не входило пользоваться еще раз этим же маршрутом! Таким образом, выбраться из коллектора без посторонней помощи извне было невозможно. А возможный процент поступления этой самой помощи был настолько мизерным, что им можно было спокойно пренебречь: колодец под фермой моста и шахту коллектора разделял пятнадцатиметровый соединительный тоннель, в который вряд ли кто рискнет соваться без соответствующего снаряжения. Кроме того, как я уже говорил, тут, в коллекторе, шумновато — так что кричи сколько влезет, толку от этого — нуль. Итак — все это время Гасан торчит где-то в районе верхней площадки, у запертой снаружи чугунной крышки. Слышать мои перемещения, естественно, он не может, зато прекрасно видит свет моего фонаря и наверняка держит наготове какую-нибудь железяку, чтобы звездануть по кумполу, как только я рискну вскарабкаться наверх. Да, звездануть, связать и допросить на предмет предмета несостоявшейся встречи. А потом отобрать мой прибор для автономного дыхания и попробовать прошвырнуться по нижнему уровню тоннелей по течению нечистот.

— Вот дебил ты, Сычонок! — воскликнул я, крепко стукнув себя по лбу. — Ну не дебил разве, а! Сидел тут черт знает сколько времени, трагедию изображал! Тьфу!

Погасив фонарь, я спрятал его в карман и полез по лестнице вверх, останавливаясь через каждый метр и пытаясь вычленить из шума потоков посторонние звуки. Показалось, что там, наверху, раздался какой-то лязг — металлом по металлу. Перед Гасаном у меня имелось несомненное преимущество: он здесь впервые, а я тут неоднократно хаживал и довольно прилично ориентируюсь даже в полной темноте; он раздет и наверняка замерз до обморочного состояния, а я хорошо одет и накануне изрядно поработал веслом, разогнав организм для предстоящей схватки; кроме того, я, в отличие от этого кабинетного работника, всю свою сознательную жизнь занимался тем, что собираюсь сейчас делать. Однако надо отдать должное шустрому гэбэшнику — он довольно ловко освободился от пут: я так и не сумел сообразить, каким образом ему это удалось.

Добравшись до верхней площадки, я с минуту отдохнул, затем рывком выбросил тело на решетчатый настил, прижимаясь спиной к перилам, и, выхватив из кармана фонарь, включил его, отведя руку далеко в сторону.

Площадка была пуста. Здесь негде было спрятаться: решетчатый настил три метра в диаметре, частично огороженный проржавевшими перилами, да углубление в стене — этакий тамбур перед крышкой, запирающей выход в соединительный тоннель. Пошарив фонариком по настилу, я оторвал спину от перил и шагнул в центр площадки, намереваясь посмотреть, не открыта ли задраенная мной накануне крышка.

В этот момент мое чуткое аналитическое устройство шестым чувством уловило неслышное движение сверху — мгновенно сгруппировавшись, я кувыркнулся вперед из неудобного положения и влетел со всего маху в тамбур перед крышкой.

Дзинннь! — звонко шарахнуло что-то по перилам — в метнувшемся блике фонаря я сумел рассмотреть спрыгнувшего откуда-то сверху Гасана, который опоздал буквально на десятую долю секунды со своей ржавой арматуриной: в том месте, куда пришелся ее увесистый удар, только что находился мой многострадальный череп.

Резво развернувшись, гэбэшник прыгнул вперед и наотмашь долбанул стальным прутом, целясь мне в висок. Резко присев, я подбил «вертушкой» опорную ногу противника и, не сразу сообразив, что совершаю страшную ошибку, по инерции добавил в верхнюю часть корпуса падающего Гасана мощный айкидошный толчок, многократно усиливающий импульс потерявшего опору тела.

Высоко подбросив ноги, Гасан ударился спиной о хлипкие перила и рухнул вниз, издав короткий душераздирающий крик.

— Господи, только не это! — заполошно крикнул я, хватаясь за поручни лестницы, и, обдирая ладони, скользнул вниз.