Дело Джен, или Эйра немилосердия

Ффорде Джаспер

— Восемь. Ты права, ты, вероятно, тоже его знаешь. Не мог это сделать Ламбер Туолтс?

— Мог бы, только он пока вне игры: ему еще четыре года отсиживать за мошенничество — за «Победные усилия любви». [2]

— А Кинз? Нечто подобное — вполне в его духе.

— Увы, Мильтон уже не с нами. Простудился в библиотеке Паркхерста [3] и через две недели умер.

— М-м-м? — Я показала на две видеокамеры. — А на пленке кто?

2

Реальная пьеса Уильяма Шекспира называется

«Бесплодные усилия любви».

3

Тюрьма строгого режима на острове Уайтвор.

— Никого, — ответила Тернер. — Муха не пролетала. Могу прокрутить тебе обе записи, но умнее ты от этого не станешь.

Она показала мне все материалы. Охранника уже допросили в участке. Поначалу надеялись, что — один из своих, но вряд ли: охранник был так же подавлен, как и все мы.

Тернер включила видео и нажала кнопку воспроизведения.

— Смотри внимательно. Рекордер следит за пятью камерами и снимает с каждой пятисекундный фрагмент изображения.

— Значит, максимальный разрыв в записях каждой камеры составляет двадцать секунд?

— Вот именно. Смотришь? Отлично. Итак, вот рукопись.

Она показала на объект, прекрасно различимый сквозь стекло, затем изображение переключилось на видеокамеру у передней двери. Ни малейшего движения. Затем внутренняя дверь через которую обязан был бы пройти любой грабитель. Остальные входы были замурованы. Изображение переключилось на коридор, затем на прихожую, а потом снова на комнату с рукописью. Тернер нажала кнопку «пауза», и я наклонилась к экрану.

— Двадцать секунд на то, чтобы войти, открыть бокс, забрать «Чезлвита» и свалить отсюда? Невозможно.

— Поверь мне, Четверг, именно так и случилось. — Последнее замечание сделал Босуэлл, заглянувший мне через плечо. — Я не знаю как, но они это сделали. Мне уже звонил по этому делу ТИПА-директор Гэйл, а его уже успел пнуть премьер-министр. Начались парламентские запросы. Скоро полетят головы. И, заверяю вас, моей среди них не будет.

Он многозначительно посмотрел на нас, и мне стало здорово не по себе. Именно я консультировала музей во время установки охранной системы.

— Мы немедленно возьмемся за дело сэр, — ответила я, нажимая кнопку «пауза», чтобы снова запустить пленку.

Картинки на экране ритмично сменяли друг друга, пока запись не кончилась. Я придвинула стул, отмотала пленку назад и стала смотреть с самого начала.

— Что ты надеешься там найти? — спросила Пейдж.

— Что-нибудь.

Не нашла.

Глава 3. ОПЯТЬ ЗА РАБОЧИМ СТОЛОМ

Финансирование Сети тективно-интрузивных правительственных агентств обеспечивается непосредственно правительством. Почти вся деятельность осуществляется централизовано, но все ТИПА-отделы имеют представителей на местах, бдительно наблюдающих за любыми осложнениями, возникающими в провинции. Их курирует местное начальство, которое связано с национальными представительствами по вопросам обмена информацией, управления и политических решений. Как любое большое правительственное учреждение, на бумаге оно выглядит лучше, но на деле находится в полнейшем беспорядке. Мелкие свары и действия в угоду политическим соображениям, высокомерие и неприкрытая кровожадность — все это почти стопроцентная гарантия того, что левая рука не ведает что творит правая.

Мильон де Роз. Краткая история Сети тективно-интрузивных правительственных агентств

Миновало два дня безуспешных поисков «Чезлвита». Мы не нашли и легчайшего намека хоть на какой-нибудь ключ к разгадке. Пошли слухи о том, как нас собираются взгреть — правда, только лишь в том случае, если мы не сообразим, каким образом

украли рукопись. Смешно получить по шее за дыру в охранной системе, которую никто не может найти. В некотором унынии я сидела за рабочим столом. Вспомнив разговор с папой, я позвонила матери и попросила не красить спальню в розово-лиловый цвет. Результат моей просьбы оказался, мягко говоря, неожиданным: мать воскликнула, что это просто грандиозная идея и бросила трубку, прежде чем я успела сказать еще хоть слово. Я вздохнула и погрузилась в телефонные сообщения, накопившиеся за последние два дня. По большей части, это были звонки от информаторов и встревоженных граждан, ограбленных и обманутых — и желавших знать, продвинулись ли мы в расследовании их дел. По сравнению с «Чезлвитом» — сплошная шелуха: целая толпа легковерных людей клюнула на первое издание стихотворений Байрона по совершенно смешной цене, а теперь горько жаловалась на то, что им всучили подделку. Как и большинство оперативников я прекрасно знала, кто стоит за этим мошенничеством, но мы никогда не ловим крупную рыбу — только «распространителей», дилеров, которые продают товар. Попахивало коррупцией в верхах, а доказательств — пшик. Обычно я с интересом просматриваю свою почту, но сегодня ни одного серьезного сообщения так и не попалось. В конце концов, стихи Байрона, Китса или По остаются настоящими, независимо от того, проданы они законно или из-под полы. Читаются-то они совершенно одинаково.

Я выдвинула ящик стола и вытащила маленькое зеркальце. На меня смотрела самая заурядная женщина. Прямые, мышиного цвета волосы длиною чуть ниже плеч наспех стянуты в хвост на затылке. Скулы обычные, и на лице, к легкому моему удивлению, уже начали проявляться морщинки. Я вспомнила мать, которая к сорока пяти стала похожа на грецкий орех. Содрогнулась, сунула зеркальце на место и вынула плохонькую, слегка потрепанную фотографию. Меня снимали с группой друзей в Крыму. Я была тогда простым капралом Ч. Нонетот № 33550336, водителем БМП, прилежно прослужила родине полный срок, много чего на войне пережила и наконец с почетом ушла в отставку, доказав все, что нужно было доказать. От меня ждали, что я буду хвастаться, как добровольно пошла в армию и каких подвигов насовершала, но я всех разочаровала. Как-то побывала на встрече полковых друзей, этим все и кончилось: я поняла тогда, что ищу тех, кого заведомо там не найду.

На снимке Лондэн стоял слева от меня, обнимая за плечи обоих своих соседей — меня и моего брата, своего лучшего друга. Лондэн потерял ногу, но вернулся домой. Мой брат остался там.

— Это кто? — спросила Пейдж, заглянув мне за плечо.

— Йа-а! — взвыла я. — Ты меня до чертиков напутала!

— Извини. Крым, да?

Я протянула ей снимок, и она всмотрелась внимательней.

— Это, наверное, твой брат — носы у вас одинаковые.

— Знаю. Мы менялись носами по очереди. Его нос я носила по понедельникам и средам.

— А второй, наверное, Лондэн.

Я нахмурилась и обернулась к ней. Я никогда никому не рассказывала о Лондэне. Это — слишком личное. Я чувствовала себя так, будто меня предали. Выходит, она тайком сует свой нос…

— Откуда ты знаешь о Лондэне?

Она услышала ярость в моем голосе, улыбнулась и удивленно приподняла брови:

— Ты сама рассказала.

— Я?

— Ну да. Язык у тебя заплетался, и большей частью ты несла всякую чушь, но точно имела в виду Лондэна.

Я поморщилась.

— На пьянке под прошлое Рождество, что ли?

— Или годом раньше. Не у тебя одной все в башке путалось.

Я уперлась взглядом в фотографию:

— Мы были обручены.

Пейдж сразу занервничала. Крымские помолвки — очень скользкая тема для разговора.

— Он… ну… вернулся?

— В основном да. Одну ногу пришлось оставить. Мы не слишком часто разговариваем в последнее время.

— Как его полное имя? — спросила заинтригованная Пейдж: ей наконец удалось разузнать хоть что-нибудь о моем прошлом.