Дело Ханссена. «Кроты» в США

Колпакиди Александр Иванович

Эймс проработал в архивном отделе пять лет. Постепенно разведывательная деятельность стала все больше привлекать его, и вскоре он окончательно решил стать кадровым оперативным работником. Закончив в сентябре 1967 года университет со средним балом «В» (четыре с минусом) и получив степень бакалавра искусств по специальности «история», Эймс в декабре 1967 года был зачислен в штат оперативного управления ЦРУ и направлен на «ферму» (школа ЦРУ) для дальнейшего обучения.

В ноябре 1968 года после окончания обучения Эймс попросил направить его на постоянную работу в отдел Дальнего Востока, поскольку в то время шла война во Вьетнаме. Но его собеседование с руководством этого отдела прошло неудачно, и он получил назначение в центральный

аппарат отдела СССР и Восточной Европы (СВЕ) оперативного управления ЦРУ. В это время Эймс начал изучать турецкий язык и тогда же женился на своей давней подруге Нэнси Сегебарт. А уже через год его направляют в первую зарубежную командировку в Турцию в резидентуру ЦРУ в Анкаре. Там он действовал под прикрытием гражданского служащего ВВС США и должен был заниматься вербовкой агентов из числа граждан СССР и социалистических стран.

Но в Анкаре Эймс показал себя далеко не с лучшей стороны. Хотя он и смог завербовать двух турецких граждан, некоторое время передававших ему информацию о положении в Турции, главной задачи он так и не решил — все его попытки завязать контакты с представителями СССР заканчивались неудачей. Поэтому заместитель резидента Дьюи Клэрридж по окончании командировки Эймса в 1972 году дал ему отрицательную характеристику, аттестовав как не годного к оперативной работе сотрудника, который в дальнейшем может работать только в штаб-квартире в Лэнгли. «Эймс испытывает затруднения в работе «лицом к лицу» с незнакомыми людьми, которых нужно вербовать, — утверждал Клэрридж. — Он слишком замкнутая натура, чтобы работать успешным вербовщиком».

Эту аттестацию Эймс воспринял крайне болезненно и даже подумывал об увольнении из разведки, так как подобные характеристики являются для оперативного работника крахом карьеры. Но в конце концов он решил остаться в ЦРУ.

Вернувшись в 1972 году в США, Эймс приступил к работе в штаб- квартире ЦРУ в Лэнгли в отделе СВЕ, где занимался планированием и анализом операций и другой кабинетной работой. Этот вид деятельности был ему ближе, и поэтому руководство отмечало Эймса как дельного и вдумчивого сотрудника. Так что неудивительно, что в 1974 году начальник латиноамериканского отделения СВЕ Хэвиленд Смит привлек его к работе с завербованным в Колумбии третьим секретарем советского посольства в Боготе Александром Огородником. Вспоминая о своей работе с агентом «Трианон» (псевдоним Огородника в ЦРУ), Эймс рассказывал:

«В 70-х годах мы были уверены, что все советские граждане, которым разрешают выезжать за границу, работают либо в КГБ, либо в ГРУ, либо контролируются ими. Но Огородник постоянно твердил, что он настоящий дипломат. Шеф резидентуры в Боготе в конце концов сказал ему в лицо, что он лжец. Тогда Огородник заявил: «Ладно, вы правы. Я из КГБ», — и дал нам длинное описание операций КГБ в Боготе. Когда мы проверили, то выяснили, что этот рассказ — сплошной вздор, потому что он в самом деле был дипломатом. Все были не столь поражены, сколько разочарованы, так как существовало убеждение, что стоящей является только информация о КГБ, ГРУ и советских военных».

Эймс был куратором Огородника до сентября 1974 года, когда тот был отозван в Москву. Перед отъездом Эймс передал Огороднику специальные шифроблокноты с индивидуальным кодом, снабдил миниатюрным фотоаппаратом Т-100 и обговорил условия связи в Москве. После этого Огородник вернулся в СССР, а Эймс — в Вашингтон, где составил подробный отчет о своей работе с агентом «Трианон».

Работа Эймса с Огородником настолько понравилась начальнику латиноамериканского отделения СВЕ Смиту, что он взял его с собой в Нью-Йорк для работы с другим советским агентом — сотрудником секретариата ООН Сергеем Федоренко, до этого участвовавшим в переговорах по Договору ОСВ-1.

«Сергей рассказал нам все о ракетах среднего радиуса действий «СС- 4», которые Советы пытались разместить на Кубе, а также о

других ракетах, — рассказывал позднее Эймс. — Однако его наиболее ценным вкладом в то время было разъяснение механизма работы советской оборонной промышленности. Мы не имели представления, как Советы принимают решения, какие системы оружия будут созданы и кто какой контракт получит. Мы даже не знали, кто принимает такого рода решения».

Контакты Эймса с Федоренко развивались очень успешно и вскоре они даже стали друзьями. Об этом свидетельствует тот факт, что когда Эймс начал работать на советскую разведку, он не назвал Федоренко в числе других советских агентов, завербованных ЦРУ.

Работая с 1976 года в нью-йоркском отделении ЦРУ, Эймс получил доступ к информации о самых важных советских источниках ЦРУ. Например, он вместе с Дадлеем Хаасом был оператором Аркадия Шевченко, заместителя генерального секретаря ООН по политическим вопросам в ранге чрезвычайного и полномочного посла СССР, который с 1976 года начал сотрудничать с ЦРУ. А когда 6 апреля 1978 года Шевченко принял решение остаться в США, Эймс был одним из тех, кто отвез его из Нью-Йорка на конспиративную квартиру за городом. После того, как Шевченко открыто перешел на сторону американцев, Эймс остался без работы. Тогда ему поручили быть куратором другого агента — советского ученого, завербованного ФБР в Сан-Франциско, которому присвоили псевдоним «Байплей».

Многие бывшие сотрудники ЦРУ утверждают, что годы работы в Нью-Йорке были для Эймса самыми успешными. Ему благоволил начальник нью-йоркского отделения Родни Карлсон, и Эймс несколько раз получал повышение по службе. Тогда же у него появился первый постоянный знакомый из числа советских граждан, не являвшихся агентами. Это был руководитель нью-йоркского корпункта «Правды» Томас Колесниченко, с которым Эймс регулярно встречался и обедал.

«Он оказался чрезвычайно интересным человеком, — вспоминал позднее Эймс. — Реально он ничему не учил меня. Но косвенно я узнал от него очень многое о том, что такое Советский Союз на самом деле…

Постепенно я осознал, что могучая советская система держится не только на коммунистической партии и не партия в конце концов приведет ее к полному развалу. Речь идет о сложнейшем сочетании личностных и служебных взаимоотношений, которые возникли после 1953 года в результате мириад политических, экономических, личностных и других хитросплетений. Именно эта номенклатура и определила советскую систему, что советологи и историки хорошо понимали чуть ли не со времен второй мировой войны, но о чем мы, в управлении, и не догадывались».

В Нью-Йорке Эймс проработал до 1981 года. К этому времени начальник нью-йоркского отделения Карлсон предупредил его, что сотрудники ЦРУ не могут «безвылазно сидеть в Манхэттене» и предложил несколько вариантов дальнейшей работы. В результате Эймс, отклонив предложения поехать в резидентуры ЦРУ в Лагосе (Нигерия) и в Москве, согласился на командировку в Мексику.

Приступив в октябре 1981 года к работе в резидентуре в Мехико в качестве старшего офицера, Эймс попытался зарекомендовать себя активным оперативником. Но и здесь вновь проявилась его слабость как оперативного работника — он не смог найти новые источники информации и довести до конца разработку переданных ему кандидатов в агенты. К этому времени относятся контакты Эймса с Игорем Шурыгиным, заместителем резидента КГБ в Мексике по линии «КР» (внешняя контрразведка), которого он пытался прозондировать на предмет вербовки. В течение двух лет они вместе завтракали, ужинали и выпивали, но из многочисленных отчетов о встречах с Шурыгиным, которые представлял Эймс своему начальству, вытекало, что скорее Шурыгин прощупывает Эймса на предмет вербовки, а не наоборот. «В Нью-Йорке Эймс отлично себя зарекомендовал, — утверждала сотрудница ЦРУ Жанна Вертефей, — но командировка в Мексику оказалась посредственной — чести она ему не делала».