Дело командующего Балтийским флотом А. М. Щастного
Шрифт:
Дужек: Я заметил.
Троцкий: Но как же случилось, что команда выносит совершенно контрреволюционную резолюцию, продиктованную прохвостами, немецкими, английскими агентами, а вы, комиссар, этого не заметили.
Дужек: Часто бывает так, что человек воспользуется и сыграет на слабой струнке массы и перетянет ее.
Блохин: Разрешите мне по порядку рассказать. Я получил резолюцию, от кого не могу сказать, кто принес ее – не знаю, когда я прочел, я сказал, что завтра надо собрать собрание команды
Троцкий: Вы принадлежали к партии?
Блохин: Да, я принадлежал к партии с.-р.
Троцкий: Когда был издан приказ об увольнении Лисаневича?
Блохин: Приказ еще не издан. Вы сами понимаете, что приказы издаются только для того, чтобы их слушались, поэтому когда я вижу, что каждый день за Лисаневичем ходит 10 матросов вооруженные, они не послушаются, то я не проводил его в исполнение. Относительно резолюции я скажу, что там в конце говорилось о диктатуре флота, я думал, что командование флотом хочет слиться с Советом комиссаров и со штабом Шварца, и это будет военная диктатура для защиты Петрограда. Но что касается коммуны, то это не потому, что она не нравится, а потому что они распоряжаются военной частью, они только против этого шли, когда им разъяснили, то они согласились. Резолюция была изменена. Лисаневича я знаю, когда он приходил в Центробалт, он говорил, может быть, не так, как нужно, а теперь это очередное выступление.
Троцкий: Почему вы никогда не отвечали нам на вопросы, а всегда отвечал Щастный? Когда Зеленой заявил, что несвоевременно вступать с немцами в переговоры о демаркационной линии, кто подписал бумагу, посланную нам?
Блохин: Ее писал один из комиссаров, я подписал ее, но подписи Щастного не было. Когда вы говорили о ведении переговоров относительно демаркационной линии, был расстрелян один из комиссаров – Жемчужин. Это доказывает, что переговоры были невозможны.
Троцкий: Он был расстрелян позже.
Блохин: На другой день после того, как я подписал бумагу.
Троцкий: Вы путаете. Вы подписали раньше, чем он был расстрелян, а я вам телеграфировал еще раньше <…> Вы нас не извещали о том, почему приказ не исполняется, а когда я говорю, как же так смотрит Зеленой, Жемчужин, вы отвечаете, что нет устава.
Блохин: Нет, не так было отвечено. Вы говорили, почему Жемчужин и Зеленой не подчиняются начальнику Морских сил и главному комиссару. Затем копий юзограмм никогда не было у главного комиссара, они все были у начальника Морских сил, он мог не говорить мне это. Хорошо, если Щастный покажет, а если не покажет.
Раскольников: Я прошу подчеркнуть, что главный комиссар, зная недобросовестность и хитрость Щастного, тем не менее полагается просто на его добросовестность. Вы сами сказали, что все зависит от добросовестности Щастного, начальника Морских сил.
Блохин:
Троцкий: Как же так, вы имели право все бумаги читать без исключения.
Блохин: Я читал, но это не исключает возможности скрыть бумагу.
Троцкий: Как вышло, что когда вы получили от меня запрос, вы отвечаете, что не было уставов?
Блохин: Вы спрашиваете о дисциплине, я говорю, что нет ни одного устава о дисциплине.
Троцкий: Скажите, что насвистал вам Щастный, когда расстреляли Жемчужина?
Блохин: Он ничего не насвистал, но мне было жалко Жемчужина как товарища, потому что мы спали вместе в одной каюте. Мне было обидно, что вы не дали никакого протеста.
Троцкий: Кто вам сказал? А вы знали, что я отдал распоряжение об аресте сотни финнов и белогвардейцев и о расстреле десяти, что их расстрелять не успели, а что 30 финнов арестованы и в том числе двоюродный брат Маннергейма?
Блохин: Вы сказали, что приняты меры.
Троцкий: Вы об этом Щастному не говорили?
Блохин: Я говорил с ним, он говорит, что как это ваши друзья ничего не предпринимают, ваши товарищи гибнут, а со стороны правительства шагов нет.
Троцкий: В каком отношении он стоял к Засимуку и Лисаневичу?
Блохин: Не знаю, они никогда не были на «Кречете».
Троцкий: Какое у вас впечатление о всем поведении Щастного и его речах?
Блохин: Я не знаю, что он говорил на съезде, но когда было заседание флагманов, я предупреждал, что о политике ни одного слова. Если же он говорил, что может существовать только советская власть и что ее нужно поддерживать, так он говорил это мне. Я говорил, что разгадать его трудно, что он очень хитрый.
Раскольников: Щастный в своем докладе на Совете съезда коснулся вопроса и сказал, что сейчас не имеется другой власти, для нее еще нет структуры, и в данный момент советская власть является общепризнанной, он говорил с печалью, явно говорившей о сожалении, что ему приходится совершать такую подлость, работать с советской властью. Так чувствовалось во всем тоне его речи.
Блохин: Возможно, что вы поняли его так, иначе, чем я.
Троцкий: Относительно Дужека какие у вас сведения?
Блохин: Он не выступал против советской власти. Я думаю, что он честный человек. Насколько я его знаю, он часто говорил со мной, часто бывал у меня, чтобы он говорил, что идет против советской власти, я не замечал. И должен предупредить, что мне политическим делом заниматься не приходилось, потому что я был завален мелочами. Был заведующий хозяйством, но он ничего не делал. Хозяйством флота в настоящее время заведует начальник порта.
Троцкий: Чем вы объясняете, что Зеленой не хотел обратиться к немцам по поводу демаркационной линии?