Дело Кравченко

Берберова Нина Николаевна

Но мэтр Нордманн считает, что находится «в самой сердцевине процесса».

— Мы докажем, что все, что Кравченко сейчас сказал, есть ложь!

Женский голос из публики: Вы сами лжец!

Председатель требует вывести даму. Жандарм ее выводит.

Мэтр Нордманн: Я делаю три вывода из всего, что было сказано: первый — текст манускрипта, предъявленного нам, не есть текст книги. Второй — рукопись не принадлежит Кравченко, и третий — фотокопии рукописи есть попытка фальсификации.

Мэтр Изар вскакивает. Вюрмсер не дает ему говорить. Все одновременно кричат.

Кравченко:

Морган, дайте холодной воды Вюрмсеру!

Мэтр Нордманн: Мы докажем, что в рукопись были позже вписаны антисоветские вставки!

Председатель: Значит, по вашему, Кравченко менее антисоветский человек, чем американцы? (Смех.)

Нордманн: Часть рукописи написана по старой орфографии…

Кравченко внимательно слушает в переводе весь этот спор. Он почти все время улыбается и кажется очень уверенным в себе. Иногда он делает заметки на листе бумаги — он собирается отвечать по пунктам, когда адвокаты ответчиков и их эксперты кончат говорить.

Председатель объявляет перерыв.

Экспертиза Владимира Познера

Перед тем, как, после перерыва, выслушать эксперта «Л. Ф», г. Познера, председатель дает Кравченко сказать несколько слов по поводу выводов Нордманна.

— Вы лжец и вводите в заблуждение французский суд, — говорит Кравченко. — Вы бросаете тень и на меня, и на моих адвокатов, обвиняя нас в фальсификации. Вот главы, которых не хватало в деле — они были у эксперта трибунала. Они идентичны с копиями.

Владимир Познер выходит к свидетельскому барьеру. Присягать его не просят, так как он не свидетельствует, а выступает со стороны «Л. Ф.», как ими приглашенный эксперт.

Мэтр Изар: Присягать ему ни к чему. Это — их человек!

Познер, все время шевеля пальцами перед своим лицом, словно играя на невидимом кларнете, объясняет французскому суду, что разница между манускриптом и книгой доказывает, что эти две вещи были написаны двумя разными людьми, иначе говоря, рукопись Кравченко была дополнена «меньшевиками», вдохновлена американскими журналистами и только после этого появилась в свет.

Мэтр Изар: Значат, вы считаете, что рукопись все-таки Кравченко?

Познер мнется. Но, видимо, он считает, что первоначальная работа была сделана Кравченко.

— Текст рукописи скромнее текста книги, — говорит он. — В книге все было приукрашено, усилено, тени резче, характеры очерчены рельефнее, и пристрастие чувствуется на каждом шагу.

Председатель делает из ладони рожок у уха, голос эксперта едва слышен, монотонно и пространно объясняет, что там, где в рукописи стоит «два человека», в книге напечатано «два коммуниста», где в рукописи «я шел», в книге — «я ехал».

Председатель: И это все?

Познер: Нет, у меня еще есть двадцать пять примеров. И сто в другом роде.

Он усмотрел в русской рукописи «гривуазные» места, которых в американском переводе нет. До этого несколько раз говорилось, что «советский гражданин Кравченко» не мог написать гривуазных сцен, что это, несомненно, приписали ему американцы «для коммерческого успеха книги». Теперь выходит — наоборот.

Познер рассуждает, как человек, сам никогда ничего не написавший, хотя за ним,

как говорят, числится несколько книг (не считая разных переводов). Он считает, что если часть рукописи написана карандашом и часть пером, то это подозрительно: что, если есть страницы без исправлений, то они фальсифицированы. Он говорит о стиле «а» и стиле «б». Стиль «б» — несомненно, стиль «меньшевицкий».

Председатель: Манускрипт был несколько романсирован. Это несомненно. Но кто же это сделал?

Познер: Стиль «б», это стиль русских эмигрантов, долго живущих в Америке. Кравченко не мог сказать: «стейк», он бы сказал «бифштекс», как говорят русские из России.

Кравченко: В России нет ни бифштексов, ни стэйков. (Смех в зале.)

Председатель: Вы все-таки допускаете мысль, что Кравченко участвовал в написании своей книги?

Познер: В известной мере.

По словам эксперта русские эмигранты придали книге «антисоветский» вид. На все эти темы он говорит около двух часов, в течение которых зал постепенно пустеет. Наконец, показания его окончены. Заседание тем самым тоже — так как уже больше семи часов, и второй эксперт, м-ль Годье, принуждена будет выступить завтра.

Неожиданный скандал

Все встают со своих мест. Адвокаты подходят к столу присяжных.

Мэтр Нордманн и мэтр Изар одновременно хватаются за рукопись. Начинается шумный спор: кто сохранит эти папки до завтра?

Председатель (к Нордманну): Г. Кравченко не обязан был доставлять рукопись суду. Он добровольно это сделал. Она была в ваших руках больше недели. Я считаю, что мэтры Изар и Гейцман могут ее взять до завтра.

Нордманн повышает голос. Вюрмсер, Морган и все их адвокаты хором требуют рукопись. Слышны голоса: «он сделает в ней подчистки», «Он внесет поправки», «Он выдернет листы».

Мэтр Изар настаивает, предлагает, в крайнем случае, оставить ее на сутки в регистратуре.

Председатель обращается к прокурору.

Прокурор считает, что суд не вправе отказать Кравченко получить обратно свою рукопись.

Председатель (решительно): Я передаю ее мэтрам Изару и Гейцману. Вы даете слово, что Кравченко не изменит в ней ничего.

Адвокаты отвечают согласием. В эту минуту Вюрмсер и Морган отпускают какое то замечание, которое не доходит до публики, но доходит до председателя. Он встает… сильно покраснев, и грозно объявляет во всеуслышание:

— Никогда за двадцать с лишним лет работы моей в магистратуре я не был свидетелем такого возмутительного недоверия к чужому слову. Где мы находимся? Что же, вы думаете, что они будут копаться [5] в этих страницах? Побольше уважения, господа, к тому, что здесь делается!

И с силой отодвинув кресло он выходит в сопровождении судей.

В кулуарах, среди журналистов, циркулировала шутка, что «пробный приговор уже был сегодня объявлен».

5

Tripatouiller, слово «арго», которому по-русски перевода нет, — Н. Б.