Дело Ливенворта (сборник)

Грин Анна Кэтрин

Теперь я дошла до того, что, наверное, и погубило весь план. Элеонора узнала о переписке между Мэри и мистером Клеверингом. Случилось это так. Ханна, часто бывая у меня дома, очень полюбила мое общество и как-то вечером просто зашла в гости. Но не провела она у меня и десяти минут, как раздался стук в дверь. Я пошла открывать и увидела Мэри – вернее, подумала, что это Мэри, потому что на стоявшей передо мной фигуре был длинный плащ, который она носила. Решив, что она принесла письмо для мистера Клеверинга, я схватила ее за руку и втащила в дом.

– Принесли? Нужно отправить сегодня же

вечером, а то он не получит его вовремя.

Я замолчала, потому что фигура рядом со мной тяжело вздохнула, повернулась, и я увидела незнакомое лицо.

– Вы ошиблись. Я Элеонора Ливенворт. Я пришла за своей горничной, Ханной. Она здесь?

Я, чуя недоброе, смогла лишь поднять дрожащую руку и указать на сидевшую в углу девушку. Мисс Ливенворт тут же развернулась, бросив:

– Ханна, вы мне нужны.

И она без лишних слов ушла бы, но я поймала ее за руку.

– О мисс… – начала я, но она так на меня посмотрела, что я ее тут же отпустила.

– Мне нечего вам сказать, – произнесла она тихим, угрожающим голосом. – Не задерживайте меня.

И посмотрев, идет ли Ханна, она вышла из комнаты.

Целый час я просидела на ступеньке лестницы, где она меня оставила, потом пошла в спальню. Но в ту ночь я не сомкнула глаз. И можете представить, каким было мое удивление, когда на следующее утро с первыми лучами солнца Мэри, выглядевшая еще красивее, чем всегда, взбежала по лестнице в мою комнату и протянула письмо для мистера Клеверинга.

– Ах! – воскликнула я от радости и облегчения. – Значит, она ничего не поняла?

Веселое выражение на лице Мэри сменилось презрительной усмешкой.

– Если вы о Элеоноре, то она в курсе дела. Знает, что я люблю мистера Клеверинга и переписываюсь с ним. Я не могла делать из этого тайну после вашей вчерашней ошибки, поэтому все ей рассказала.

– Даже о том, что вы собираетесь пожениться?

– Нет, конечно. Об этом можно было умолчать.

– И она не разгневалась?

– Ну, этого я не скажу. И все же, – прибавила она с каким-то самоуничижительным раскаянием в голосе, – я бы не назвала высокомерное возмущение Элеоноры гневом. Она огорчилась, матушка Хаббард, огорчилась.

И со смехом, который, я думаю, был следствием испытанного ею самой облегчения, а не из желания дать оценку сестре, она склонила голову набок и посмотрела на меня взглядом, как будто говорившим: «Я вас совсем извела, моя милая матушка Хаббард?»

Она и правда меня извела, и я не могла этого скрывать.

– А она не расскажет дяде? – ахнула я.

Наивное выражение лица Мэри быстро изменилось.

– Нет, – промолвила она.

Я почувствовала, словно тяжелый, раскаленный камень свалился с моего сердца.

– И мы можем продолжать?

Вместо ответа она протянула мне письмо.

Мы составили с нею такой план. В назначенное время Мэри сообщит сестре, что обещала свозить меня к одной подруге в соседний город. После этого сядет в заранее нанятый экипаж и приедет сюда, где я присоединюсь к ней. Затем мы вместе отправимся в дом священника в Ф**, где, как можно было надеяться, все уже будет приготовлено. Однако в этом простом плане мы не учли одного – отношения Элеоноры

к сестре. В том, что она что-то заподозрит, сомневаться не приходилось, но того, что она проследит за Мэри и потребует от нее объяснений, не могли предположить ни Мэри, знавшая ее так хорошо, ни я, почти не знавшая ее. Однако случилось именно это. Я объясню. Мэри, как было условлено, оставила записку с коротким объяснением на туалетном столике Элеоноры, приехала ко мне и как раз снимала свой длинный плащ, чтобы показать платье, когда раздался требовательный стук в дверь. Быстро закутав ее в плащ, я побежала открывать, собираясь, как вы понимаете, отправить незваного гостя без лишних церемоний, но услышала за спиной голос: «Господи, это же Элеонора!» – и, обернувшись, увидела что Мэри смотрит из-за шторы на крыльцо.

– Что делать? – растерялась я.

– Что делать? Открывайте и впускайте ее. Я не боюсь Элеоноры.

Я тут же так и сделала, и Элеонора, очень бледная, но с решительным выражением лица, вошла в дом, а потом в эту комнату и встретилась с Мэри на том самом месте, где вы сейчас сидите.

– Я пришла, – сказала она, поднимая голову со смешанным выражением искренности и силы, которыми я не могла не восхититься даже в ту минуту тревожной неизвестности, – просить позволить мне сопроводить тебя в сегодняшней поездке.

Мэри, подобравшаяся в ожидании упреков или призывов, отвернулась.

– Прости, – сказала она, – но на дрожках только два места, поэтому мне придется отказать тебе.

– Я найду экипаж.

– Но я не хочу твоего общества, Элеонора. У нас увеселительная поездка, и мы хотим развлечься сами.

– И ты не позволишь мне тебя сопровождать?

– Я не могу тебе запретить ехать в другом экипаже.

Лицо Элеоноры сделалось еще более серьезным.

– Мэри, – сказала она, – нас воспитывали вместе. Мы не сестры по крови, но я люблю тебя, как родную сестру, и не могу позволить тебе отправиться в эту поездку только с этой женщиной. Так скажи, я поеду с тобой, как сестра, или буду следовать за тобой, как защитник, против твоей воли защищающий твою честь?

– Мою честь?

– Ты собираешься встретиться с мистером Клеверингом.

– И что?

– В двадцати милях от дома.

– И что?

– Благоразумно ли, достойно ли это?

Надменные уста Мэри приобрели зловещий изгиб.

– Меня воспитывали те же руки, что и тебя, – колко произнесла она.

– Сейчас не время об этом говорить, – ответила Элеонора.

Мэри вспыхнула. Ее дух противоречия пробудился. Воинственная, охваченная безрассудным гневом, она была похожа на богиню в ярости.

– Элеонора, – вскричала она, – я еду в Ф**, чтобы выйти замуж за мистера Клеверинга! Ты все равно хочешь со мной?

– Да.

Мэри переменилась в лице и схватила сестру за руку.

– Для чего? Что ты собираешься сделать?

– Чтобы засвидетельствовать брак, убедиться, что он настоящий, чтобы встать между тобой и позором, если какой-нибудь обман сделает его недействительным.

Мэри отпустила руку сестры.

– Я не понимаю тебя, – сказала она. – Я думала, ты ни за что не одобришь то, что считаешь неправильным.