Дело Локвудов
Шрифт:
— Насколько вам известно, — сказал полицейский.
— Вы только послушайте, что он говорит, — раздалось в толпе. — «Насколько вам известно»!
— Я уже предупреждал, — огрызнулся полицейский. — На арест напрашиваетесь.
— Замолчите там, — потребовал Риверкомб. — Будьте элементарно вежливы. А вы, констебль, не забывайте, что находитесь на территории университета.
— Так же, как вы. Не забывайте, профессор, что я нахожусь здесь при исполнении.
— Ну ладно, ладно, — сказал Риверкомб. — Что нам делать? Запереть комнату до
— Мне не пришло в голову посмотреть, — ответил Джордж Локвуд.
— И мне тоже, — сказал О'Берн.
— Письмо должно быть, — сказал полицейский. — Обычно оставляют. Хотя не всегда. У женщин это больше принято — у тех, кто умеет читать и писать. Если кто найдет письмо, дайте сразу мне.
— Сейчас искать? — спросил Джордж Локвуд.
— Конечно, сейчас. Я обыщу карманы его брюк, а вы, профессор, осмотрите ящики стола.
Искали вчетвером, но никакого письма не оказалось.
— Локвуд, О'Берн, нет смысла вам здесь околачиваться. Идите к себе и попытайтесь заснуть. Власти известят, если захотят вас видеть. Для дознания, я полагаю. Я побуду здесь до прибытия кареты. Это, кажется, все, что мы можем сегодня сделать.
— Как быть с его семьей, профессор? — спросил О'Берн.
— Об этом я позабочусь. Мы позаботимся. Пошлем телеграмму, как только что-нибудь выясним. Доброй ночи, ребята.
— Доброй ночи, сэр.
Выйдя на холод, друзья Энсона Чэтсуорта побродили бесцельно среди голых вязов, потом О'Берн спросил:
— Хочешь, пойдем ко мне?
— Пойдем, — ответил Джордж Локвуд. Он жил вместе с двумя студентами, Льюисом и Лумисом, но те не были его друзьями: хотя они делили общую комнату, близости между ними не создалось. — Вряд ли мне удастся заснуть сегодня, а тебе?
— Можешь устроиться в кресле с откидной спинкой. Ты должен поспать, Джордж. Чертовски трудный день выпал тебе сегодня.
Войдя к О'Берну в комнату, Джордж спросил:
— Ты, Нед, когда-нибудь пошел бы на это?
— На то, что сделал Чэт? Я думал об этом. Вешаться не стал бы. Потому, наверное, что Иуда Искариот удавился.
— У меня был друг в школе святого Варфоломея. Его отец дружил с моим отцом. Он покончил с собой выстрелом в голову. Думаю, если я буду кончать с собой, то выстрелом в сердце или приму яд. Вешаться тоже не стану. Особенно после этого вечера. Вид у него был ужасный. Нельзя так выглядеть.
— Он же не думал о том, какой у него будет вид.
— А я буду думать. А ты? Говорят, что, когда пуля попадает в мозг…
— Знаю, знаю…
— Нет, мне не безразлично, как я буду выглядеть. Надо, чтобы люди потом не шарахались от меня.
— Наверно, ты прав. Поэтому я и полагаю, что ни ты, ни я этого не сделаем. Да, Чэт оказался слаб.
— Но он был не глуп.
— Конечно. Только он не привык волноваться, не умел относиться к жизни так, как относимся мы с тобой. Не привык к невзгодам, поэтому попал в беду — и сразу сломался.
— Наверно, ты прав.
— Слышишь?
— Ага. Сутки кончились. Наступил понедельник. Начало недели. Но не для Чэта.
— Да, не для Чэта. Для него все кончилось.
— Ну и устал же я, черт возьми.
— Спи. Не борись со сном. Спи, Джордж.
— Попробую.
Когда О'Берн накрывал его одеялом, он уже спал.
На дознании их долго не продержали и вообще обошлись с ними вежливо, поэтому Джордж удивился, когда О'Берн, выходя из муниципалитета, сказал:
— Черт! Как я рад, что мы оттуда выбрались.
— Это было легче, чем я ожидал.
О'Берн осмотрелся вокруг и сказал:
— Вот что я получил по почте во вторник, уже после смерти Чэта. В конверт были вложены и те двести долларов, что я одолжил ему в субботу. Читай.
«Нед! Все ни к чему. Даже если я и достану денег, на этом мои беды не кончатся. После позора, который я навлек на своих близких, я не смогу смотреть им в глаза. Спасибо тебе за то, что ты был настоящим и верным другом. Прощай. — Э.Ч.».
Они стояли под уличным фонарем. Прочтя записку, Джордж Локвуд вернул ее О'Берну.
— Не знаю, хранить ее или сжечь. В некотором роде это — документ, — сказал О'Берн.
— Да, но они вынесли заключение, единственно возможное по этому делу. Чэт повесился в состоянии умопомрачения — так, кажется, они это сформулировали. Ты поступил правильно, Нед. Если бы ты показал им записку, они засыпали бы тебя вопросами. Лучше дать этому делу заглохнуть.
— Да, если отец девушки будет молчать.
— Теперь уже нет смысла поднимать шум.
— А родные Чэта?
— Чикаго далеко от Нью-Брансуика. Не думаю, что он будет скандалить. Какой смысл? Если даже он приедет в Чикаго, родные Чэта ему не поверят. И в судах такие дела не разбирают.
— Жаль, что я не знаю фамилии этой девицы.
— А что бы ты сделал?
— Может, ничего бы не сделал, а все же нехорошо получилось. Представь себе: мы с тобой — единственные, кто знает, почему Чэт пошел на такой шаг.
— И слава богу. Пусть так и останется.
— Хорошо. Поклянемся? Торжественно клянусь, что я никогда не разглашу того, что знаю о смерти Энсона Чэтсуорта.
— Торжественно клянусь в том же, — сказал Джордж Локвуд.
Их верность клятве подверглась испытанию на следующий же день: обоих вызвали к профессору Риверкомбу.
— Локвуд, через несколько дней здесь будет мистер Чэтсуорт. Он потребует сведений. Считаете ли вы нужным что-либо мне сообщить?
— Нет, сэр.
— Совсем ничего? Я уверен, что вы знаете больше того, что показали на дознании.
— Почему вы так уверены, сэр?
— Не отвечайте мне вопросом на вопрос. Вы же знаете, почему Энсон покончил с собой.
— Мне нечего сказать, сэр.
— Что ж, угрожать я не собираюсь. Но на дознании вы принесли присягу.
— Они просили меня рассказать лишь то, что я видел.