Франция, вечер, в порту до коленВ ожидании груза на свежей волнекачается флагман святого Петра.На вахте двое – я и ЛевинНиколай Иванычс картой мира на волосатой спине.Да еще на стекле за приборной доскойдрожит босой рыжеволосый мальчик(это наш рулевой). Он все время спешит за сто —лярным клеемв мастерскую отца. Юнцадержит за пальчик милая дамаи читает стихи.Изящными при этом являются:линия ее бедра,пульт режиссера,и светло-зеленые большие глазаЭлеоноры Штейнцаг(сорокалетней уборщицы),которая в тактпадающему на пол рулону коврамедленно шепчет вместе со мной:вершится казнь, палящий зной,со страхом, страстью и мольбойпростерлась степь перед грозойраздались неба створки губв преддверье мукчуть вздрогнула зеленая листваи полон мир до днаи вся в слезах траванавзрыд кричит струнаи влажные, огромные глазазвездычто истекает трепетно росойвбирая чуть дышадвижение прохладного дождя…Кончив,
Элеонора тихо улыбается.А на вопрос – что это было во сне?Я отвечаю – да так, просто,некоторые словаи открываю окно…… Ах, что за граница – эта красная линияВатерлоо!Ах, что за границей творится!Там ветер гуляет по крышамтам падают листья и людипо принципу «домино» – вдруг выдает изэфирабожественно алый «Бьюик».Он совершенно внезапно возники включает иллюминацию.А, впрочем, зря. Поскольку становится видно,что все это лишь декорацияв прохладной нише театра «Гранд-Опера»,где на дощатой сцененебольшая резиновая актрисапоет сопрано: «Я вызываю ноль пять, я вызы —ваю ноль пять!»веером раздвигая смысловую нагрузкудо неописуемых границ.При этом она делает сальто впереди выпадает в уже открытое мною окно. Нозалетает обратно.И так все время – туда-сюда, туда-сюда…Сцена последняя – где рождается Бес.Взрыв, пожар, катастрофа, хаос.Всюду витает запах нефти, электричестваи завершенной любви.Звучит тихая органная музыка.И ангелы в белых сутанахплавно стекают с небес – у них столбняк.Внизу шелестит как будто прибой,это в позе «Миг-29» взлетаетЭлеонора Штейнцаги зажимает бесстыдно ногамибожественно-алый «Бьюик»(им оказался наш танкер «Стальной»).Она – эффектней орла, звезды и серпаи красно-белых полоса навстречу ей летят матросыи с диким «УРРА!» поднимаютнаш гордый Андреевский флаг…
Любовь нечаянно обнимет…
Любовь нечаянно обниметкогда в нее совсем нажмешьи так хорошпо телу бархатному мехомот норки до сердца сведешьлюбовь с кормы и якорь выдреттвой парень руки в брюки клёш…Любовь нечаянно обниметкогда ее за лес возьмешьи нежно словно голубь клювомкоснешься sosце – кинет в дрожьот напряженья ягодички —сомкнувшись сдавят лепесткии так хорош что прыгнет лифчикна поседевшие виски…Любовь нечаянно обниметкогда ее оглушит «пли»и в губы сцедит словно с выменигорячей струйкой бель зарикогда в глазах ее огромныхсноп искр-звездочек горити так хорош что говорит…Любовь нечаянно обниметкогда ее в последний путьс собой наймешь, и там остынетлишь я по трапу вниз спущусьлюбовь нечаянно на грустьсвою наступит, на гранитепрочтя «здесь парень – брюки клёш»в венке на память мне оставивсвою оброненную брошь —И так хорош…Любовь нечаянно обниметкогда ей этот сих прочтешь,любовь нечаянно порвешьи больше парня не обманетон так хорошон так хорош…
Не родившемуся сыну из 8 вагона
Когда-то здесь по радио объявляли: «Воздух!»Вчера здесь почил на волне «Маяка» БачинскийА в катакомбах бомбоубежищ – ночные клубыТам бьют колесами децибелам в иссохший поддых.По залитой кровью Площади в воскресеньеЛед заливают сегодня – таков периодКаток для катаний на месте катка историиВсе правильно, мальчик, без головы орлинойНа месте крутя колеса рабочий в синемНа сложном экране лечит больной мой хаммерКогда-то левей колодца с броневикамиЗдоровался всеми статуями на крыше ЗимнийА что же будет потом здесь, мой милый мальчик?На месте, где в дыры в небе смотрел ИсакийИ возле колонн щербатых был частокол зениток?Обязательно вырастет сад и такой подсолнухЧто накроет собой и спасет вас, птенцов конопатыхЕсли, правда, мы не успеем сожрать с голодухиОтцов наших посеянные ими злакиИ газенвагены не задушат трубами восковые фигурыЧтобы не мучились больше вопросом вечнымЧто лучше – чистая прибыль или чистый воздухВ Городе десяти миллионов, которых просимИз кунсткамеры на волю не выпустить после кражиВ одноклеточный офисный зал нас – детей барсеточныхУ которых в геноме хвост из замашек барских.Я передаю вам ключи от Города, дети СолнцаНаверное, вы растопите на речке ОккервильСосульку, выпершую из болотных газовНам лишь хватило воли поднять нас, падшихА за Городом русское поле так просит пашниИ пожаров – уставшие падать кривые домики.Мой мальчик, я так хочу сделать тебя счастливымИ воздуха полной грудью вдохнуть, и в Город…
P.S. на Дворцовой площади однажды зимой был залит каток, после разбора забора вокруг Александринского Столпа выяснилось, что со старинной ограды вокруг него исчезли наконечники в виде орлов; реставраторы Исаакиевского Собора сохранили для истории выбоины на мраморных колоннах, оставшиеся после падения рядом авиационной бомбы во время блокады; прямо напротив Смольного чуть было не построили небоскреб.
Не умирай, мой белый аист, от тоски
Не умирай, мой белый «аист», от тоскиНе умирай – еще горят твои соскиОт прикасания, от спермы до зариОт поцелуя в зубы, в сую и в високНе вымирай, мой друг-подруга, «мотылек»!Оставь мне это дело для душиОставь мне свое тело и тушиКартофель с мясом или клубни без ботвыИ кровь с полосками говядины-стихов.Не умирай, ведь знает дверь – я был таков —Твой ласковый и нежный тайны Чаун.Ты дайся выпить, сделай сюр из сигарет —Ных дымов милого отечества, давайНе умирай – забеломорю и вернусь!Не умирай! Ты – поэтесса, я – твой грусть!Чтоб мы состарились, сидели на тахтеНе умирали – ели: «хрусть-да-хрусть-да-хрусть».Не умирай мой белый аист от тоски!Еще так влажен между ног колодец твой!Еще подвой мне утром: «ой-кукаре-квох»!Пока не сделаешь в скирды пике «кирдык»Пока учу тебя: «курлык-курлык», мой Бог!Не умирай а улыбнись (ыбысь-ыбысь —Я
эхи делать буду), экки ты летишь!Не умирай, вернись, вернись, вернись, вернисьЗамри иконой под оральным потолкомМой белый аист, ставший черным от тоски.Не умирай когда прочтешь и этот бред.Не умирай, а просто выключи нам свет.
Я желаю Вам состариться красиво
Я желаю Вам состариться красиво!Без подтяжек щек и утолщений губСловно липа или деревенский срубЧто остался у пруда с плакучей ивойВ ожиданьи с неба песни лебединойУ разбитой колеи за горизонт.Я желаю Вам в дорогу тихий звонС колоколенки, внимающей окрестИ протяжный низкий вой по Вашу честьПса, входящего с поземкою в оркестрИ поднимающийся занавес лиловыйПусть откроет сцену таинства; конечноЯ желаю Вам по капле жизни вечнойЧто в глазах застыла словно вечный снег…
Вперед, за Сталина, за дом, за горизонт…
Насыпь махорки мне, товарищ капитанЕще дымится вдалеке немецкий танкЕще ползет с майором по полю сестраХоть и погасла жизнь в его глазах.Нам надо с нею еще деток настругатьИм до Берлина еще двести лет ползтиЧтобы узнать, кто взял в последний раз РейхстагМолчишь? – Молчи…А тишина такая! Снайпер-соловейПробил мелодией седеющий високИ под березой утром свежий бугорокСравняет с небом дым от наших папирос…Насыпь махорки мне, товарищ капитанЯ оторву от края времени клочокМы на двоих забьем последний наш бычокИ побежим в атаку, пулям на таранВперед, За Сталина! За дом! За горизонт!Готовься, ночью приползти ко мне, сестра!Я буду в новом блиндаже, на облаках!Мы посидим, тихонько греясь у костра…
Я вспомнил
Я вспомнил запах скошенной травы!Она волною только что играла,и профиль ее выгнутой спиныладонью щекотал июньский ветер,и «Иван-чая» маленький букетикворона прятала под крышу, плача,когда я вспомнил запах скошенной травы,листы каталога одежды от «Версачи»перебирая воином «аппачи»в ногах у глянцевой натурщицы бутика.Когда ты медленно прошла, горячим теломедва задев мои бурлящие флюиды,я надкусил плоды у будущей победы!И я вспо’мнил запах скошенной травы!Когда вот только что, на срезах капли сока,и в душном мареве испарина земли,и звон бруска о лезвие косы,обратный ход,движения в такт,и хохотокидущих бабза косарями,по колкой выбритой земле, с граблями,и птиц, сводящих мужиков с умасвоим стремленьем увести их от гнезда.И длинноногий контактёр – кузнечик,сидящий под одеждами, на плечиках,бросающий свой треск в хоры, на ветер,должно быть, тоже в это время вспомнили звонкий смех девиц в коротких платьях,с напевом, целый день снопы творящих,избы иссохшие за годы жизни бревна,чернеющие, в трещинах; оконныенекрашенные, в грязных стеклах рамы,красивое лицо бабули Тани,колдунии, известной всей округе…Я вспомнил запах скошенной травы!Я вспомнил дерево шершавое на козлахи зубы той извилистой пилы,когда расписывался мой злаченый паркерза узелок с одеждой, у колонки,в которой перекачивают звонкиемонеты.Я вспомнил себя маленьким мальчонкой,хватающим шлифованные ручки, лемех,и в плуге,уткнувшемся в фундамент, столько силы —я вспомнил!К венцу приставленные силосные вилы,высокое крыльцо, и гаммы,овеществленные в крестьянском снаряжении.Я вспомнил сении запах дуба в теле толстых бочек,и конской черной гривы клочья,и седел кожу, хомутов,поленья дров,и половиц качеливедро с холодной ключевой водойу самой двери. Я вспомнил – генийСтроителя-крестьянина поставилв стыкованном космическом причалезагон для телки и быка, свиней, курей,два места козам.И смесь парного молока с парным навозомя вспомнил, убиваемый «Клема» —такими нежными, и древними духами.Должно быть, Музы их потрогали рукамипред тем как ты осмелилась войти.…Я вспомнил запах скошенной травы!
Отчизны светлые черты
…Отчизны светлые чертына лицах женских, на трамваеспешащих утром от сараяотъехать в розовую мглутумана, морось в капиллярахна рельсах лужица водыи осень молча все ладыДуши моей перебирает.Отчизны светлые чертына дряблых скулах у мужейони стоят у фонарейна остановке, запускаятепло пузатого трамваяв открытый ворот у бушлатаи с папироскою в зубахглядят на листья под ногамичто пахнут домом прелым, щамимозоль-подшипники в ладоняхкатая, дергают словами —клещами гвозди на заборемежду тюрьмой вселенской волейиз заводской трубы с гармоньюцветной петрушка в небеса:НЕ ПЛАЧЬ, НЕ ПЛАЧЬ МОЯ ДУШАОтчизны светлые чертына лике брошенного псаон вверх глядит, слеза стекаетбежит на станцию «Ланская»через дорогу, к электричкевозница мой, не по привычкеа поклонясь, на тормозанажми – собаку ждет «лиса»что у хозяина в сторожкескулит, давно уж на цепи…Отчизны светлые черты —тоскливо бегают глазищарябит «Осиновая Роща» (*)по пролетающим вагонамназад несется пес к Мадоннечтоб замереть младенцем в доме…ОТЧИЗНЫ СИЛА В КАЖДОМ ДОМЕ!о дух захватывает – тайна —на горизонте стынет чайникогромный, в яблоках моченыхдеревни-пни возле корчевнив бока холмов леса от лениуперлись ляписто, огнивотак жгет: Так криво, криво, КРИВО!!!На пленке окоющих окончуть городское бьется токомТЫ НЕ СХОДИ С УМА – С ТРАМВАЯ!Ты не сходи – там люди лают!Сиди в плацкарте электричкитемно, уютно, бьют колесане зажигай пред ликом спички