Дело о Бермудском треугольнике
Шрифт:
— Ваш тезис, майор, опирается на шаткий философский фундамент, — возразил Юрий Алексеевич. — Многое из того, что было за пределами сознания наших пращуров, благодаря опыту и ощущениям последующих поколений прочно вошло теперь в наше с вами сознание. Да, нам трудно пока усвоить на практике относительность времени и пространства, и потому мы в неведении сейчас по поводу механизма того, что произошло с нами… Как, скажем, вы сумели пройти на тридцать лет больше или меньше нас и вместе с нами очутиться в одном времени? Но чем больше мы будем расширять круг нашего познания, тем скорее мы что-нибудь поймем, и тогда можно будет предпринять какие-то шаги к восстановлению статус-кво.
— А пока
— Он отталкивался от известного положения Новалиса о том, что есть события, которые развиваются параллельно реальным, — сказал Виктор Васильевич. — Тогда, может быть, мы оказались во времени не в линейном развертывании, а, так сказать, проткнулись в боковые слои его, как знать…
— Пресловутое четвертое измерение, — презрительно фыркнул и повел носом Джеймс Октавиан Рейнолдс. — Фантастика для ребятишек! Я прочитал кучу книжек об этом еще до поступления в колледж.
— Предложи свое объяснение, Рейни, — сказал второму пилоту Джон Полански. — Ведь и твоя голова должна искать выход.
— Выход я вижу в соблюдении присяги и выполнении воинского долга! — неожиданно выкрикнул Рейнолдс.
Все переглянулись.
— Кому вы должны, Рейнолдс? — спросил Леденев.
— Уж, конечно, не вам, — огрызнулся второй пилот. — Я офицер ВВС Соединенных Штатов!
— Оставьте его, герр Леденев, — сказал по-немецки Роберт Нимейер, — Рейни — неплохой парень, но у него есть вывих, как у всех этих ребят с юга. Меня заинтересовали ваши слова об опыте и ощущениях. Ведь вы, разумеется, материалист, и вдруг заводите речь об эмпиризме и сенсуализме… Я не такой большой знаток философии, но мне кажется, что Кант у вас не в особой чести.
— Отчего же, майор… Да, вы правы, мы исповедуем диалектический материализм и считаем, что основу реального мира составляет материя, которая суть философская категория для обозначения объективной реальности, то есть всего, что нас окружает. А объективная реальность, вот весь этот мир, дается нам в ощущениях, он отображается нашими ощущениями, и в то же время существует независимо от них.
— Значит, наше сознание не воздействует на мир вовне? — спросил Нимейер. — Оно пассивно по отношению к бытию?
— Вы смешали вместе два вопроса, Нимейер. Мир не зависит от нашего сознания, он существует сам по себе, как, скажем, Земля существовала задолго до появления на ней человека. Но обладающий сознанием человек способен изменить мир по своему желанию, точнее, изменить окружающую его среду. Это уже второй вопрос. А весь, пожалуй, смысл человеческого существования состоит в том, чтобы постичь непостигаемую, согласно Канту, вещь в себе, другими словами, открыть объективную истину, превратить ее в вещь для нас. И внутри этого процесса есть место и для знаний, приобретенных из опыта, и для знаний, полученных из ощущений… И наши попытки осознать механизм произошедшего вовсе не бесцельны. Ибо ложная гипотеза лучше, нежели отсутствие всякой гипотезы.
— И что же с нами произошло? — спросил Абрахам Трумэн. — Куда было угодно Господу Богу забросить нас?
— Подай запрос избирателя знатному однофамильцу, — проворчал Джон Полански. — Только вряд ли ты достучишься до господина президента…
— Он уже не президент, — с улыбкой заметила Нина.
— Как? Ах да, вы ведь из семьдесят шестого года… И кто сейчас там нами правит, пани Нина?
— Джералд Форд.
— Не знаю этого парня. Да и то сказать — тридцать лет! У меня, поди, уже внуки. Если только я сумел жениться и не сломал головы в очередном полете. Нам ведь еще повезло… А вот в прошлом году в этом
Виктор Васильевич пожал плечами.
— Могли. Но теперь они либо в другом времени, либо в ином мире, сосуществующем вместе с нашим.
— Вот что, друзья-товарищи, — твердым голосом начал говорить Леденев, и все невольно подтянулись, напряглись. — Трудно сказать, когда мы до конца разберемся в этих событиях, а жить продолжать надо. Предлагаю заняться устройством постоянной базы на берегу. Этот островок лежит рядом с большой Кубой, будем называть эту землю привычным для нас ее именем. Здесь удобная гавань, правда, плохо с питьевой водой, но реки есть и на Кубе. Потом, мы не исследовали еще лес… Чудовища за последнее время не встречались, но кто знает, не водятся ли они и здесь тоже. Надо тщательно обследовать остров. Воду будем брать в устье реки, до нее всего три мили от нашей бухты. Оборудуем также устройство для сбора дождевой влаги. После создания лагеря примемся за дальнейшие исследования островов Вест-Индии, подберемся и к побережью материка.
— На Флориде — пусто, — сказал майор. — С воздуха мы не заметили ничего.
— Поищем что-нибудь на берегу Мексиканского залива, — предложил Юрий Алексеевич. — Надо попытаться вникнуть в причины столь сильного переброса во времени. Как вы считаете, Нина Станиславна, какое время отделяет двадцатый век от тех милых тварей, которых мы видели уже?
— Сто пятьдесят миллионов лет, — ответила Нина.
Глава восьмая
Ураган прислал экипажу «Паломы» визитную карточку: на третий день плаванья небо по курсу яхты превратилось в медно-красное, солнце садилось в залив, окаймленное ореолом, а ночью море необычайно флуоресцировало…
Хуан Мигуэл спустился в рубку. Постукивая согнутыми пальцами по стеклу барометра, он вздыхал, покачивал головой. Давление падало.
Ветер был попутным. Сил его не хватало для приличного хода, но капитан де ла Гарсиа не включал больше двигатель. Он берег топливо, запасы которого негде было пополнить.
Когда солнце всходило, де ла Гарсиа внимательно рассматривал небо. Оно было покрыто рядами тонких прозрачных полос, напоминающих перья или белые хлопья. Полосы казались сходящимися в одной точке, и капитан понял, что за пятьсот миль от «Паломы» находится центр циклона. Поначалу ему казалось, что циклон пройдет правее их курса, отклонится к Флориде, ее они оставили уже за кормой, но вскоре перистые облака стали превращаться в разорванно-кучевые, они постепенно уплотнялись… Де ла Гарсиа, стремясь уклониться от догонявшего «Палому» циклона, взял два румба влево, потом еще подвернул градусов на двадцать, но было уже поздно. Облака сгустились в дождевые тучи… Едва на яхте успели убрать грот, как налетел первый шквал, хлынул сильный ливневый дождь, оглушительно хлопнул и напрягся потравленный кливер, и «Палома» помчалась вперед, то перескакивая по гребням взлохмаченных волн, то зарываясь в них по основание мачты.
Капитан де ла Гарсиа знал о том, что когда яхта идет в бакштаг, подгоняемая ветром с кормы, то она развивает наибольшую скорость. Но тут ее подстерегает серьезная опасность. Ведь при сильном ветре возникает волнение, направление его совпадает с направлением ветра. Волна стремится поднять корму яхты, судно станет зарываться носом, и у него возобладает стремление развернуться, стать лагом к волне, что грозит опасностью резкого крена, а то и переворота «оверкиль», или же привестись к ветру, когда паруса примутся заполаскивать, судно станет против ветра и лишится хода.