Дело о деньгах. Из тайных записок Авдотьи Панаевой
Шрифт:
А ведь я его любила. Был он моей первой и единственной любовью, королевич мой синеглазый. Да и он меня любил, по – своему, но любил. Иначе с чего бы затеял незадолго до своей смерти разговор о переезде в деревню? Поедем, – говорит, – Дуня с тобою в деревню, хочет душа покою. Сил моих нет оставаться в этом свинячем городе. Не с Клашей и не с Маней разговор затеял – со мной, давно уже перебравшейся на другую половину, к ближайшему его другу, ставшей этому другу неофициальной женой. Но венчаны – то мы были – с ним, с Ваней. Священник пред святым алтарем соединил нас на супружество. Всю жизнь носила я его фамилию и не была с ним в разводе. И что бы там ни случилось, была ему законной женой и верным другом. Ближе
Что до Некр – ва, то скажу, что он меня дважды по – настоящему предал. Ничего не поделаешь – такой имел характер. Был он человеком не то чтобы неверным, но вечно сомневающимся, мнительным, колеблющимся. Когда Пан – в умер, все вокруг ждали, и я грешным делом, тоже ждала, что Некр – в на мне женится. Но этого не случилось. Некр – в чего – то испугался. Сидел в мужчинах того времени, особенно в тех, кто дворянских кровей, страх перед женитьбой. Николай Гаврилович и Доброл – в хорошо это видели и высмеяли в своих писаниях. Некр – в недаром дружил с Тург – ым, еще одним вечным холостяком, греющимся у чужого огня.
Я думаю, основной страх у Некр – ва был связан с определенностью положения женатого мужчины. Этой определенности он боялся, желал оставаться свободным в своих холостых привычках: девки, клуб, крупная игра. Что ж, как говорится, Бог ему судья. Когда умирающий он встал под венец с этой своей Феклой, взятой им из «заведения», ничего уже этот шаг не решал, ни к чему его не обязывал. А Фекле – Зине как он ее называл – ни полушки от того не перепало, все что осталось поделили его родственнички. Некр – в был человеком небедным, деньги к нему шли. И вот деньги эти проклятые, сдается мне, сильно его испортили.
То, что Некр – в не женился на мне, к лучшему. Руки мне развязал – я вышла за Аполлона Головачева – молодого, по – новому мыслящего, влюбленного, – родила доченьку. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Я уж считала себя заговоренной: не жили мои дети – ни от Пан – ва, ни от Некр – ва. И вдруг… Так что хорошо, что Некр – в на мне не женился, охотно прощаю ему это предательство. А вот чего никогда не прощу, так это Мари. Что по всему свету пустил слух, что я ее обобрала и обманула, что нет за ним вины. А между тем, не будь Некр – ва, никогда бы я не ввязалась в это проклятое дело. Он был в нем моим поводырем и советчиком, я следовала его указаниям как слепой котенок. Сама я в этих вещах никогда ничего не смыслила. Дело – то шло о деньгах.
Тратить деньги я любила и умела. Живучи у родителей, отказывалась надевать смешные уродливые обноски, доставшиеся от старших сестер. Сама придумывала фасоны и шила на живую нитку из блестящих портьерных тканей, сваленных в чулане, платья для «принцессы». Выйдя за Пан – ва, узнала вкус и запах модных французских лавок.
Пан – в не был богат, службу оставил, жил доходами с имения и журнальными гонорарами. Распорядиться достоянием как следует не умел, приказчики вечно его обворовывали. То немногое, что посылалось барину, тратил на кутежи и прихоти. Одет был вечно с иголочки, «хлыщом» – недаром писал о них свои нескончаемые заметки для журналов. Меня тоже одевал как картинку, на показ. Если мы выезжали вместе, был недоволен, коли на мне не новая шляпка, не тонкие перчатки. Но подарков дорогих – золотых колец, брильянтовых подвесок, жемчужных ожерелий – не дарил, видно, считал, что жене их дарить не пристало, берег для смазливых актрисок и хищных дебелых вдовушек. Когда позднее Некр – в взял моду дарить мне дорогие украшения, брильянты, мне было это внове и вначале даже нравилось.
Но с Некр – ым я познакомилась года через три после замужества. Вскоре после нашего венчания Пан – в повез меня для знакомства к своей московской родне и друзьям.
Жан был знаком с самыми впоследствии знаменитыми деятелями московского кружка, встречался с ними запросто, за столом. На семейные обеды к Щепкину и Грановскому он брал и меня. Я сидела в застолье тихо, как мышка, и старалась вместить в себя все услышанное и увиденное. В сущности эти встречи, с громкими криками, с затяжными спорами, с энергическим обсуждением литературных и философских вопросов, часто с пением, чтением стихов и дружескими, хотя порой едкими шутками, – были моей школой и даже университетом.
Сидя рядом с этими людьми, я ощущала себя малограмотной малознайкой – ведь за плечами у меня была одна куцая театральная школа, да театральные пьесы, знаемые мною наизусть, да русские и французские романы, которыми я продолжала зачитываться. Французский дался мне легко, это был единственный урок, который я посещала с охотой, потому что учительницей была настоящая француженка, из Парижа. Кроме мадемуазель Лекор, ни знавшей ни слова по – русски и щебетавшей на ставшем вскоре понятном языке, в школе никто ничему путному не учил, если не говорить о танцах и драматическом искусстве. Не было даже первоначального обучения грамоте, так что писать и читать я выучилась сама по книжкам из мамашиного шкафа, а после – из театральной библиотеки.
Мне кажется, не только я, но и Пан – в слегка ежился в компании высоких университетских умов. Он тогда уже был начинающим литератором, пописывал для журналов, переводил с французского пьески (отсюда и его знакомство с отцом: Пан – в привез ему свой Отелло), но большой ученостью не обладал. Правду сказать, ученые головы из московского кружка не слишком кичились своей образованностью.
Не было здесь высокомерного Тург – ва, презрительной ухмылкой встречающего каждого нового собеседника. Все должны были падать ниц перед его умом и знаниями! С Тург – ым я познакомилась уже в Петербурге, хотя был он задушевным приятелем всей здешней честной компании. Странно, что Тург – в сделался впоследствии интимнейшим другом Некр – ва, недоучившегося гимназиста, не говорившего ни на одном иностранном языке, в то время как Тург – в владел как минимум четырьмя. Но связано это было, скорее всего, с тем, что Некр – в был человеком практическим, с жизненным опытом, с выдержкой и умением вести дело, чего так не хватало Тург – ву. Объединяла их и совместная работа в журнале. К тому же, оба были заядлыми охотниками и любителями поговорить с мужиком.
На обеде у Щепкина, куда привез меня Жан, я особенно заинтересовалась одной особой. Это была дама моих лет, очень изящная и живая. Что – то восточное было в ее чертах и особенно во взгляде темных искрящихся глаз. Вела она себя чрезвычайно непосредственно, словно балованное дитя. Рядом с нею сидел светловолосый господин, с нежным и выразительным лицом, на котором после каждой реплики жены появлялась страдальческая гримаса. Я сидела молча, наблюдая за происходящим.
В ту пору мне едва исполнилось 19, я была дикая и молчаливая, к тому же, предмет разговора был для меня нов. Говорили о назначении человека. Коренастый большелобый господин, сидевший рядом со светловолосым, поднял бокал за великое дело человека сеять вокруг себя семена свободы и разума.