Дело о незваных гостях

Санкт-Петербург, осень 1884 года

— Скажите, что вы видите на этой фотографии?

Владимир Николаевич Корсаков осторожно принял у собеседника карточку, мимоходом отметив, что руки мужчины мелко дрожат. Гость вообще выглядел нездоровым — синие мешки под глазами и бегающие зрачки, обрамленные сеткой из лопнувших капилляров. Человек, чувствующий себя загнанным в угол, лишенный нормального сна уже несколько дней.

Набросав беглый мысленный портрет посетителя, Корсаков переключил внимание на снимок. Судя по обстановке, фотография была сделана

не в декорациях ателье, а комнате настоящего жилища. Небедного, но довольно скромного. На переднем плане запечатлена девочка лет пяти, сидящая на стуле. В паре шагов за ней, в углу кадра, стоит женщина неопределенного возраста — такая могла приходится ребенку как сестрой, так и матерью. На их лицах застыли настороженные выражения — фотографировались они явно впервые и не совсем понимали, чего ожидать от втиснутой в их небольшое жилище странной коробки. Держаться ровно их тоже не научили, отчего силуэты вышли слегка смазанными.

— По правде сказать, ничего необычного, — ответил Корсаков и протянул фотографию обратно, однако посетитель прижал руки к груди, словно опасаясь принять снимок.

— Вы видите… ее? — переспросил мужчина. Владимир смерил собеседника испытующим взглядом. В глазах визитера читалось такое отчаяние, что Корсаков приберег саркастичный комментарий на будущее, вздохнул, извлек из кармашка на жилетке очки для чтения и вернулся к изучению фотографии. Он осмотрел каждый угол, каждую поверхность, способную дать отражение, пригляделся к картине на стене — но не смог увидеть ничего из ряда вон выходящего.

— Нет, положительно не вижу ничего странного, — констатировал Корсаков. — Прошу, потрудитесь рассказать, что вас поразило в данной фотографии?

Молодой человек, представившийся Милосердовым Олегом Викторовичем, сразу сник, словно из него вышел весь воздух. Он протянул дрожащую руку за снимком и спрятал его обратно в карман.

— Тогда, боюсь, вы не сможете мне помочь… — проронил гость.

— Если вы сейчас встанете и молча уйдете — безусловно, не смогу, — откинулся на спинку кресла Корсаков. — Но, учитывая мой род деятельности, с улицы визитеры ко мне не попадают. Раз вы здесь — значит, вы искали того, кто сможет разгадать тайну, которая оказалась не по зубам всем остальным. Но кто-то из них шепнул вам: «Спросите у Корсакова». В этом случае вы отчаянно нуждаетесь в помощи, а ваша история должна показаться мне, как минимум, любопытной. Посему — извольте. Что такого я не вижу на этой фотографии? Вернее, что на ней видите вы?

— Понимаете, моей дочке, Арине, исполнилось 4 года и я… — Милосердов словно споткнулся, не желая продолжать, но пересилил себя. — Я сделал все возможное, чтобы порадовать ее этим праздником. И затем захотел сфотографировать ее. На память. Запечатлеть мгновения счастья. Арина растет очень болезненным ребенком и каждый год я не знаю, проживет ли она еще один… Это у нее в мать…

— Ту, что на фотографии? — спросил Корсаков.

Милосердов вздрогнул и машинально схватился за грудь — там, где у сердца, во внутреннем кармашке сюртука, лежал снимок.

— Да, ту, что на фотографии, — выдавил из себя Олег Викторович.

— Но что не так со снимком? — начал терять терпение Корсаков.

— Надежда, моя жена и мама Арины, болела чахоткой, — пояснил Милосердов. — Понимаете?! Она умерла, когда девочке был год! Она не могла стоять за Ариной на фотокарточке! Комната была пуста!

— Вот как? — заинтересованно подался вперед Корсаков. — Дайте-ка еще раз взглянуть!

Вопреки ожиданиям, даже зная, на что теперь обратить внимание, Владимир так и не увидел ничего странного.

Женщина за спиной у девочки выглядела абсолютно обыкновенной. Она не левитировала, не казалась прозрачной, выражение ее лица оставалось естественным.

Корсаков сконцентрировался. Дар, полученный от потустороннего существа 7 лет назад напоминал о себе все реже и реже, но Владимир все еще был способен, при необходимости, обратиться к нему за помощью. Удалось и в этот раз. Фотография в его руках ожила.

Вот девочка сидит одна на стуле, недоверчиво вглядывается в объектив аппарата и не слушается отца, упрашивающего ее сидеть ровно. Вот из погруженного в тень угла за ее спиной возникает женщина, делает бесшумный шаг вперед, бросает мимолетный взгляд на дочь, мужа — и смотрит прямиком в камеру, будто бы зная, что фотограф тоже ее видит. Затем вновь шаг назад — и комната вновь пуста, словно и не было ее здесь.

— Любопытно, — протянул Корсаков. — Что ж, учитывая, насколько реальной выглядит женщина на фотографии, у меня есть два рациональных предположения. Первое — вы замечательный артист, нанятый кем-то дабы разыграть меня или выставить посмешищем. Снимок выглядит обыкновенным потому, что он и является таковым. Никаких призраков — самая настоящая женщина из плоти и крови.

— Но… — начал было Милосердов, однако Владимир не дал ему закончить.

— Но я готов допустить, что верно второе предположение — что ваш случай действительно необъясним, а значит проходит как раз по моей части. И, должен сказать, вы меня заинтриговали. Вы ведь нанимали фотографа, а не делали снимок сами?

— Да. Я побоялся вести Арину в ателье — мало ли, какую заразу могли там оставить предыдущие посетители. Поэтому заказал съемку домой.

— И ателье вы, безусловно, запомнили? — спросил Корсаков.

— Конечно! Вот! — Милосердов протянул ему вырезанное из газеты рекламное объявление.

— Eh bien! — азартно потер ладони Владимир. — Я берусь за ваше дело. Правильно ли понимаю, что за Ариной есть, кому присмотреть?

— Да, я смог позволить себе няню, — кивнул Олег Викторович. — Но, боюсь, в остальном я стеснен в средствах, и ваш гонорар…

— Заметьте, я пока ничего не говорил про гонорар! — усмехнулся Корсаков. Он резко встал из-за стола и направился к выходу из кабинета, отчего Милосердову пришлось неуклюже заторопиться следом. А Корсаков, тем временем, продолжал разглагольствовать на ходу: — С вознаграждением мы что-нибудь придумаем, я не собираюсь отнимать последние копейки у одинокого отца с больным ребенком, не переживайте.

— Но куда мы идем?

— Как это, «куда»? — подивился непонятливости собеседника Корсаков. — Нанесем визит в ателье, конечно! Я весьма заинтересован в их аппаратуре!

На улице стояла та специфическая промозглая осенняя погода, что отчего-то нравилась Корсакову: густой туман, штиль и кусачий морозец, от которого можно закрыться шарфом и поднятым воротом. Куда лучше обычных петербуржских ветров и ливней. Милосердов обитал на Каменном острове и выбранное им ателье располагалось недалеко от его квартиры. Владимир же, появляясь в столице, жил и принимал гостей и клиентов в просторных апартаментах на втором этаже доходного дома за Спасо-Преображенским собором. Корсаковы продали собственный особняк еще во времена его деда, который предпочитал фамильное имение под Смоленском, а траты на собственное жилье в Петербурге непозволительной роскошью. Особенно, учитывая, что большую часть года члены семьи пребывали в разъездах.