Дело о продаже Петербурга
Шрифт:
Нертов специально ввернул последнюю фразу, зная, сколь некоторые писаки любят подобие профессионального сленга, ощущая свое величие от иллюзии к причастности понимания этого языка. Однако расковский принцип «Что не сказано — пусть дофантазируют сами» не сработал. Услышав «наши аналитики» Бананов суетливо закивал головой, но по стойке «Смирно!» не встал, а начал снова юлить. Якобы никакого серьезного компромата нет и в подтверждение своих слов вытащил из замызганного дипломата прозрачную папку. В ней лежал лишь десяток ксерокопий старых статей, возможно, написанных профессионально стилистически, но Нертову абсолютно не нужных. Юрист со злости
К несчастью, нормально поговорить с Громовой не удалось. Едва только Алексей начал задавать наводящие вопросы о грядущих выборах и раскладе политических сил, как журналистку позвали на планерку. Нертов в дверях наудачу попытался закинуть удочку последний раз, спросив, не известно ли девушке что-нибудь о партии социальной справедливости и ее лидере, но Юля лишь мотнула головой, дескать, вопрос долгий. Алексею ничего не оставалось делать, как отправится домой читать банановский компромат и разбирать последствия учиненного Машей квартирного разгрома.
А Юля, сидя на занудной планерке, не слушала членов редколлегии, нравоучительно вещавших, как и что надо писать об очередных стабилизационных перлах правительства. Эти дневные совещания только напрасно отнимали рабочее время. Все равно завтра многочисленные старенькие читательницы с пенсией в три тысячи очередной раз узнают из газеты, как следует носить бальное платье от Кардена, готовить суп из крокодилов, насколько понравился очередному шеф-редактору Израиль или Таити, куда тот на халяву слетал отдохнуть… Все это будет щедро сдобрено рекламой дутого негосударственного вуза, ну «самого-самого лидера», или книжки, вроде «Кто ест кого в Питере». А на закуску обязательно нечто доброе, про кошечек. Или поучительное, вроде советов, как выращивать траву на балконе. Однажды, зайдя в гости к Нертову, Юля увидела у него «лениздатовскую» книжицу сорок второго года выпуска. Там тоже давались советы о выращивании травы, только в условиях блокады…
Слушать обо всем этом не хотелось. Поэтому, Юля очередной раз прокручивала в голове сегодняшнюю встречу с Алексеем. Только, в отличие от Бананова, она не дофантазировала несказанное, а умудрилась достаточно четко просчитать ситуацию. По прикидкам журналистки выходило, что Алексей (насколько она знала его характер), не мог смириться со смертью любимой женщины и сына. Следовательно, он должен был заниматься поиском убийц, причем самостоятельно или, скорее, с помощью своих друзей. А это значило, что выборы и всякие политики могли интересовать Нертова только в рамках его расследования.
«Да, да, да! — мысленно аплодировала себе за догадку Юля. — Леша ищет убийц! И он знает, что дело связано с выборами! И я помогу ему!.. Нина, обещаю тебе, что помогу…».
А между тем, вернувшись домой и разбирая последствия Машиной «революции», Нертов запоздало вспомнил предупреждение, данное ему Николаем перед отъездом во Францию. Тогда Арчи заметил, что по натуре ротвейлеры вообще и Мэй в частности — твари обидчивые и злопамятные. В качестве примера сыщик рассказал, как однажды достаточно невежливо отмахнулся от подошедшей приласкаться собаки, которая, надувшись, скрылась с глаз долой. Когда же хозяин, удивленный подозрительной тишиной, прошелся по квартире, то увидел, что Мэй-Маша обиженно дожевывает вторую из «найковских» кроссовок, купленных накануне чуть ли не за триста баксов.
Но
Нертов решил, что дружба — дружбой, но больше подобные безобразия терпеть нельзя и следует постараться уговорить Гущина или выздоравливающего Александрыча взять на себя заботу о попечении этой твари. «Правда, старый опер почти наверняка откажется, зная Машину натуру, хотя можно постараться убедить его, мол, собака пригодится вместо пистолета…».
Но нертовские размышления были неожиданно прерваны приходом Гущина. Сыщик торопливо сообщил, что переговорил с бывшими коллегами, стараясь понять, откуда надуло «наружку». Выяснилось, что наблюдение было инициировано горпрокуратурой в связи с расследованием обстоятельства взрыва машины Нины.
— Только, — Иван грустно усмехнулся, — или там очередной раз стабилизец финансированию пришел, или опять все силы бросили на более громкие дела (я не понял), но за тобой наблюдение сняли. Так что можешь пользоваться дверью, как все нормальные люди. А я пошел — еще дел невпроворот…
Наведя некое подобие порядка в квартире, Нертов надеялся заняться изучением банановского досье, но в квартиру снова позвонили. Мэй вылезла из-под кровати и, ощерившись, загавкала, перегородив Алексею своим куцым хвостом дорогу к дверям. С грехом пополам перебравшись через злобную собаку, Алексей открыл замок. На лестничной площадке стояла Мила. Она тяжело дышала, будто после хорошего кросса, под глазами виднелись подтеки туши, платье было разорвано на груди, и девушка пыталась удержать на месте лоскут ткани подрагивающей рукой. Это было явно неудобно, так как в этой же руке Мила судорожно зажала связку ключей. Нертов молча шагнул в сторону, пропуская неожиданную гостью, загнал в ближайшую комнату беснующуюся псину и запер двери.
Иван Гущин, уйдя от Алексея, сел в машину и коротко доложил по мобильнику: «Он дома. Один. Никуда не собирается». Затем сыщик запустил двигатель и погнал в сторону Васильевского острова, туда, где располагался отдел милиции покойного Раскова.
Первое, что увидел Иван, войдя в райотдел — плакат с фотографией милицейского капитана в черной траурной рамке. Гущин задержался у него, читая казенные фразы «трагически погиб при исполнении служебных обязанностей». Сыщик не знал этого капитана в лицо, но фамилия была знакома — однокашник Раскова, с которым намедни встречался Алексей Нертов, был мертв!
Гущин поднялся по лестнице наверх и заглянул в один из кабинетов. Хмурый человек, сидевший там, оторвался от бумаг:
— Привет сыщикам! Каким ветром в наши края?
Иван, перебросившись несколькими малозначащими фразами, вроде «просто мимо пробегал», поинтересовался, что за напасти творятся в «конторе»? Дескать, сначала в газетах пишут, что начальника ОУР убили, теперь еще чей-то некролог внизу…
Хозяин кабинета матюгнулся.
— Не бери в голову. Все там будем. А некролог не чей-то, Егорыч нормальным опером был. А сегодня утром невесть почему на «Удельной» оказался. Под электричкой. Час пик. Никто ничего не видел. То ли оступился, то ли толкнули. Да только Егорычу не легче. Давай-ка лучше по сто, чтобы ему земля пухом — все равно уже вечер, работы не будет… — и знакомый Гущина потянулся к сейфу.