Дело о секрете падчерицы
Шрифт:
– О, разумеется. У него были полицейские снимки Ирвина Фордайса, его отпечатки пальцев и физические данные. У него были фотографии Карлтона Блэра, сделанные до того, как он ушел в армию, и я должна сказать, что сходство поразительное. Вдобавок к этому он предъявил мне отпечатки пальцев, взятые у Карлтона Расмуса Блэра до его поступления в армию.
– Вы рассказали об этом вашей дочери?
– Разумеется, нет. Сейчас самое счастливое время в ее жизни. Я не хотела его омрачать.
– А своему мужу вы что-нибудь говорили?
– Нет, конечно.
– Почему?
– У него достаточно своих проблем.
Мейсон
– Вам не приходило в голову, что шантажист может обратиться к вашей дочери или к вашему мужу?
– Нет.
– А почему, – Мейсон пристально взглянул на нее, – вы решили прийти ко мне сейчас?
– Потому, – ответила она, – что вы появились на сцене и перевернули все вверх дном.
– В каком смысле?
– Вы знаете, что вы сделали. Теперь, мистер Мейсон, эти шантажисты пытаются встретиться с моей дочерью, чтобы потребовать от нее дополнительный выкуп.
– Вы говорите, они пытаются с ней встретиться?
– Судя по всему, да. Они звонили ей по телефону.
– Откуда вы знаете?
– Я слышала разговор по параллельной линии.
– И о чем они говорили?
– Позвонивший сказал, что она их предала, а моя дочь решила, что это звонит репортер, или оказалась достаточно умна, чтобы сделать вид, что она так подумала. Дочь ответила, что у нее нет никаких комментариев для прессы и она уверена, что человек, который сейчас с ней разговаривает, всего лишь газетчик, решивший обзвонить всех жителей на берегу озера и притвориться шантажистом в расчете, что кто-нибудь из них проговорится и он таким образом узнает, кто стал жертвой шантажа. Она сказала, что глубоко презирает такие методы; что, кем бы ни был человек, которому угрожали шантажисты, это его или ее личное дело, и что, по ее мнению, пресса окончательно упала в грязь, копаясь в подробностях личной жизни уважаемых граждан и выплескивая их на страницы газет; что это самый грязный журнализм, который она только встречала, и что она хочет, чтобы репортер на другом конце линии знал, что она об этом думает.
– А потом? – спросил Мейсон.
– Потом она бросила трубку.
Мейсон сказал:
– Это очень ловкий ход. Он сразу поставил шантажиста в оборонительную позицию. Но откуда вы узнали, что вашу дочь шантажируют? Она сама призналась вам в этом?
– Нет, но я знала, что она ненадолго выезжала на озеро на нашем катере. Я знала также, что она искала красную банку из-под кофе. Потом, когда я прочла в газете о найденных деньгах и записке шантажиста, я сразу поняла, что произошло.
– Но вы ей ничего об этом не сказали?
– Нет.
– И она тоже ничего не говорила вам?
– Нет.
– Но вы подслушали ее разговор по телефону? – напомнил Мейсон.
– Я подумала, что шантажисты снова попытаются с ней связаться, и хотела знать, что происходит.
– И все-таки почему вы решили прийти ко мне?
– Потому, что я думаю, что моя дочь подвергается опасности; потому, что я уверена, что мой муж обращался к вам за консультацией, и потому, что вы играете с огнем, а я хочу, чтобы вы знали, какие подводные камни имеются в этом деле.
– И у вас был прямой контакт с одним из шантажистов.
– У меня был прямой контакт с молодым человеком, который решил обратиться ко мне, чтобы не публиковать ту информацию, которая у него была.
– Как он собирался ее опубликовать?
– Он
– Вы не собираетесь поговорить об этом с вашим мужем? – спросил Мейсон.
– Нет.
– Вы позволите мне рассказать ему об этом?
– Нет. Я просто хочу дать информацию, которая, как мне кажется, может вам пригодиться.
– Вам не приходило в голову, что вы сами, возможно, подвергаетесь некоторой опасности?
– Опасности со стороны шантажистов? – спросила она. – Чепуха! Они трусы, мистер Мейсон. Этот человек получил от меня тысячу долларов, и я думаю, что у него есть напарник, который потребовал три тысячи долларов от моей дочери. Я полагаю, что все на том и закончилось бы, если бы дело не получило столь широкую огласку и если бы три тысячи, предназначенные для вымогателя, не попали в руки полиции. Очевидно, вы считали, что имеете дело лишь с одним случаем шантажа, направленным против моей дочери. Возможно, при таком допущении ваши действия были вполне правильными. Но, как теперь видно, в действительности дело гораздо сложнее, чем вам думалось. Просто хочу, чтобы вы правильно оценивали ситуацию.
– Почему вы не хотите поговорить с вашим мужем и рассказать ему всю эту историю? – вновь спросил Мейсон.
– Возможно, – ответила она, – я сделаю это позже.
– Вы знаете, где сейчас находится ваш муж?
– Думаю, сейчас в нашем загородном доме, но ближе к вечеру он должен присоединиться ко мне в городе.
– А ваша дочь?
– Я не знаю, где она теперь, но эту ночь мы собирались провести на озере. Я хочу позвонить ей и попросить приехать в город переночевать вместе с нами. Поскольку муж будет здесь, я не хочу, чтобы она оставалась там одна. – Миссис Бэнкрофт взглянула на часы: – У меня еще очень много дел. Мне надо торопиться. Всего доброго, мистер Мейсон.
Она встала, спокойная и уверенная в себе, одарила Мейсона и Деллу Стрит улыбкой и направилась к выходу.
– Спасибо, что согласились со мной встретиться, – бросила она и вышла.
Мейсон и Делла Стрит переглянулись.
– Значит, – сказала Делла Стрит, – Харлоу Бэнкрофт думал не о том преступлении и не о тех отпечатках пальцев.
– Но так ли это? – спросил Мейсон. – Конечно, это самый естественный вывод, но не забывай, что мы имеем дело с очень сложной ситуацией и с двумя шантажистами.
Мейсон забарабанил пальцами по крышке стола. Неожиданно зазвонил телефон. Делла Стрит сняла трубку и сказала Мейсону:
– На линии Харлоу Бэнкрофт.
– По поводу нашего звонка? – спросил Мейсон.
– Не знаю, – ответила она. – Герти просто говорит, что он на линии.
Мейсон взял трубку и сказал:
– Здравствуйте, Бэнкрофт. Я пытался связаться с вами некоторое время назад.
– Я так и подумал, – вздохнул Бэнкрофт. – Я сам хотел с вами увидеться, но у меня нет времени, чтобы приехать к вам.