Дело о старинном портрете
Шрифт:
Однако инспектор придерживался иного мнения.
— Интересно, что может быть в порядке? — сказал мсье Донзак, глядя мне прямо в глаза. — Убит ваш соотечественник, убита его возлюбленная, а вы говорите, что все в порядке? Вы что-то скрываете, мадам. Я слышал, что русские намного ревнивее французов, и то, что для француза всего лишь легкая интрижка, для русского — повод к смертельной вражде. На основании этого я могу предположить, что вы причастны к обоим убийствам. Разве у вас не было повода покарать неверного возлюбленного и его пассию? Я испугалась:
— Уверяю
— Простите, мадам, но я вам не верю. Вы что-то скрываете от меня. Как я могу выдать вам разрешение на захоронение?
И тогда я рассказала Донзаку все: и о ревности Улисса, и о том, что он видел тело несчастного Андрея, выловленное из Сены. Но все же меня не покидала мысль, что я своими руками рою Улиссу могилу. В его виновности я сильно сомневалась, несмотря на то, что швед произвел на меня не самое приятное впечатление.
Вдруг меня осенило.
— Надо провести обыск в квартире мадемуазель Мерсо! Прикажите вашим полицейским, мсье Донзак!
— Интересная мысль. И что вы надеетесь там найти?
— Ключ от мансарды Протасова. Ведь именно за ним, и по моей просьбе, мсье Тигенштет отправился к бедняжке Сесиль.
— Как, однако, вы его выгораживаете, мадам Авилова. К чему бы это?
— Из-за меня пострадал невинный, и мне это не нравится, — ответила я, решив все-таки прекратить колебания и встать на сторону Улисса.
— Поехали, — поднялся с места инспектор. — Посмотрим, где ключ. Вы сможете его узнать?
— Постараюсь, — кивнула я. — Он большой, массивный, с тремя бороздками.
Мы вышли из гостиной, чуть не прищемив дверью подслушивавшую мадам де Жаликур. Она только жалобно пискнула нам вслед.
По дороге, уже сидя в полицейском экипаже, я спросила Донзака:
— Скажите, мсье инспектор, почему вы не обратили внимания на владельца галереи Себастьяна Кервадека? Почему под подозрением только Тигенштет? Только потому, что он иностранный подданный? Кервадек тоже знал о смерти Андре. И даже пришел в его мансарду, чтобы купить по дешевке все картины. Сесиль выгнала его из дома. Чем не повод для убийства? Расспросите его хорошенько, вдруг расскажет что-нибудь интересное.
— Хорошо, что вы мне это сказали, Полин. Я обязательно проверю алиби Кервадека, и, если нужно, его задержат для выяснения обстоятельств.
— Как убили девушку? — тихо спросила я, не надеясь услышать ответ.
— Точно так же, как и художника, — ее задушили, — помрачнев, сообщил полицейский.
Натурщица Сесиль снимала комнату в доходном доме на углу улиц Корто и Соль-Брюан, на окраине бедного квартала, за которым начинались уже настоящие трущобы. Около дома, где было совершено преступление, собралась толпа зевак.
У входа стоял молодой полицейский. Увидев нас, он вытянулся во фрунт.
— Жан, посторонние не заходили? — спросил его инспектор.
— Нет, никого не пускаю.
— Где тело?
— Уже увезли, инспектор.
— Свидетели
Да, вот эта соседка. — Полицейский подвел к Донзаку полную женщину лет пятидесяти в шляпке с вишнями и петинетовой 22 шали. Оказавшись в центре внимания, она не преминула принарядиться. — Ее фамилия Кабирош. Она живет в соседнем доме.
22
Петинет — тонкая кружевная ткань из шелка, хлопка или льна. (Прим. авт.)
— Расскажите, мадам Кабирош, что вы видели. Только подробно, ничего не упуская.
Женщина приосанилась и, немного волнуясь, стала рассказывать:
— Я живу на четвертом этаже — вон там. — Свидетельница показала рукой куда-то вверх. — Сегодня утром я выглянула в окно, чтобы посмотреть, какая погода. Я собиралась затеять стирку, а дождик бы все испортил.
— Утром — это когда? — перебил ее Донзак. — В шесть, семь часов?
— Рассвет только-только занимался. Извините, мсье полицейский комиссар, у меня часов нет, они мне без надобности.
— Хорошо, — кивнул Донзак, — продолжайте.
— Вдруг вижу — из дома напротив выходит человек в клетчатом пальто и черной шляпе.
— Опишите его лицо, мадам Кабирош. Как он выглядел?
— Не знаю, — растерялась она. — Я же сверху смотрела и видела только его спину. Потом он завернул за угол и пропал.
— Он торопился?
— Нет. Шел себе спокойно.
— Может, это был кто-нибудь из соседей?
— Нет, ну что вы, мсье полицейский комиссар, я всех жильцов знаю, нет у них пальто в клетку. Это пришлый какой-то был.
— То есть ни бороды с усами, ни трости, ни зонта вы не заметили? Может быть, он прихрамывал?
— Нет, — виновато ответила мадам Кабирош, теребя шаль. — Я на небо смотрела, облака разглядывала — будет дождь или нет.
— Что ж, и на том спасибо. — Донзак повернулся ко мне. — Пойдемте со мной в дом, Полин.
Мы поднялись по скрипучей лестнице.
Узкое окошко, выходящее во двор-колодец, освещало мутным светом крохотную комнатушку, длинную, как пенал. В углу стоял ореховый комод, заставленный немудреными девичьими безделушками: гипсовыми купидонами, вазочками с матерчатыми цветами, картинками на картонных подставках. Когда-то яркие штофные обои поблекли и по углам отставали от стен. На разобранной кровати еще оставалась вмятина от тела. Пахло кислым.
На узком подоконнике я увидела гипсовые и глиняные статуэтки, изображающие сплетенных людей в различных позах. Пропорции были нарушены, и от этого фигуры приобрели некую притягательность для взора. Одна из статуэток представляла собой женщину с роскошными бедрами, меж ног которой примостился тщедушный мужчина.
— Интересно, чья это работа? — спросила я.
— Сейчас я зажгу лампу, прочитаете, на подставке должна быть надпись, — сказал инспектор.
Зашипел газовый рожок, и в его мерцающем свете комната стала еще непригляднее. Надписи на статуэтке я не нашла.