Дело об императорском пингвине (Агентство 'Золотая пуля' - Сборник новелл)
Шрифт:
***
Кричевский долго отнекивался, ссылался на неотложные дела, но я настояла на встрече, для которой выбрала кафе на Невском - недалеко от уютного гнездышка, где мы с Марком провели несколько бессонных белых ночей.
– Не сердись, Марина, но мои штаны поменялись,- виновато улыбаясь, говорил Марк и размешивал взбитые сливки в изящном бокале с кофе по-ирландски.- Бизнес такая непредсказуемая вещь надеялся пробыть в Питере до сентября, а теперь вот вынужден лететь в Нью-Йорк в конце недели.
"Еще бы,- подумала я,- дело в шляпе: Порселлиса под мышку, и только тебя и видели".
– Как жаль! Так значит, это наша последняя встреча?- Я горестно вздохнула.-
Марк безропотно поднялся и направился в другой зал к буфету с выложенными на витрине французскими сладостями.
За соседним столиком сидели совсем юные парень с девушкой, по всему видно - иностранцы, и увлеченно надписывали открытки с видами Петербурга, которые через неделю-другую будут разглядывать их родственники и друзья. Открыток была целая стопка. Молодые люди трудились, не покладая авторучек и не поднимая головы. Я достала из сумочки бумажный пакетик, всыпала его содержимое в кофе Марка. Рука моя не дрогнула, когда я размешивала в бокале белый порошок. Марк Кричевский заслуживал того, чтобы его напоили клофелином. Но где взять это воспетое в отечественных детективах средство, я не имела ни малейшего понятия. Зато мне был доступен фурасемид, известный в народе как эффективный мочегонный препарат.
К тому же я точно знала, что таблетки фурасемида совершенно безвкусны и безвредны.
– О чем ты думаешь?- спросила я.
Вернувшийся с тройным шоколадом Марк был молчалив и задумчив.
– О том, как ты прекрасна,- он улыбнулся мне ласково и безгрешно.
– Надеюсь, поездка оказалась не бесполезной? Тебе будет чем привлечь посетителей в свою арт-галерею?
– Видишь ли, Марина...- Кричевский взял меня за руку, я ощутила тепло его ладони, а потом прикосновение губ к запястью.
Усилием воли я подавила волну желания, которая всякий раз грозила захлестнуть с головой, когда Марк касался меня.
– Я не умею просить прощения, Марина.- Марк коротко взглянул на меня и тут же отвел глаза.- Ты единственная, ради кого я пересилил свою гордыню, тщеславие и эгоизм... Марина, я прошу тебя простить... Ты знаешь за что...
"За одно из двух,- лихорадочно соображала я,- либо за события двадцатилетней давности, либо за Порселлиса. Неужели он сейчас во всем сознается и вернет картину?"
– Я действительно любил тебя.
Настолько, насколько вообще мне дано Богом узнать это чувство. Но я авантюрист по натуре. В те годы я по глупости, по молодости попал в историю, хотел заработать денег, чтобы баловать свою панночку. Не хочется вспоминать, как все глупо вышло - антиквариат, перепродажа краденого.
Менты вот-вот должны были выйти на меня. Спасибо, добрые люди предупредили. Я вовремя успел уехать за границу, сначала домой в Польшу, потом перебрался в Америку. Ничего не сказал тебе - не хотел, чтобы ты думала обо мне плохо, как о преступнике.
У мужчин поразительная логика!
Бросить без объяснений, в полном неведении, чтобы я сохранила о нем добрую память! Если бы не Порселлис, я бы, наверное, разревелась или хотя бы прослезилась. Все эти белые ночи, которые мы провели с Марком в. квартире над кондитерской Вольфа и Беранже, я ждала хоть какого-нибудь объяснения. А теперь долгожданные слова звучали лицемерной ложью.
– Ты мне не веришь?- указательным пальцем Марк провел по моей щеке, словно хотел удостовериться, что такая проникновенная речь не растрогала меня до слез.
– Если бы я не настояла на этой встрече,- вовремя нашлась я,- ты бы так и уехал, не сказав ни слова.
–
Я перевела дыхание. Увлеченный покаянной речью, Марк сделал всего несколько глотков. Но, похоже, этого оказалось достаточно. Фурасемид не подвел. Уверенным движением я сняла со стула барсетку Кричевского, расстегнула замок и запустила руку в одно из отделений. Радиотелефон, бумажник, визитница, какой-то спрей...
Черт! Ну где же они! Я изобразила на лице некое подобие улыбки, адресовав ее девушке-иностранке за соседним столиком. В этот самый неподходящий момент ей вздумалось оторваться от стопки открыток и окинуть меня подозрительным взглядом. Ну наконец-то! Совершенно случайно пальцы нащупали маленький внутренний кармашек на кнопочке. В нем лежало то, что я искала - ключи от квартиры Марка.
Вернувшись, Марк не стал допивать кофе и убеждать меня в искренности своих слов тоже не стал. Он дождался, пока я доем пирожное, пару раз нарочито взглянув на часы. Перед тем, как мы покинули кафе, он еще раз, извинившись, удалился на пару минут. "Пусть скажет спасибо, что Б моей домашней аптечке не оказалось пургена",- злорадно подумала я. Мы расстались, церемонно пожав друг другу руки. Он тут же поймал такси, а я сделала вид, что направилась в Агентство, в сторону улицы Зодчего Росси. Но как только машина с паном Кричевским исчезла из виду, я изменила направление движения на противоположное и чуть ли не бегом помчалась к кондитерской Вольфа и Беранже.
С замками пришлось повозиться.
Минут десять я пыхтела на лестничной площадке, пока наконец железная дверь не отворилась, гостеприимно пропуская меня в квартиру. С обратной стороны на двери было навешано столько хитрых устройств, что я решила не закрывать ее, а оставила маленькую щелочку, чтобы не оказаться в мышеловке.
Пан Кричевский немало потратился за эту поездку. Вся гостиная была заставлена свертками. У стены - три упакованных полотна, каждое из которых, судя по размерам, могло быть "Терпящим бедствие фрегатом". Я вооружилась кухонным ножом и приступила к акту реституции. Но ни одна из разоблаченных мною картин не принадлежала кисти Яна Порселлиса. Это были подделки Сезанна или Гогена. Ну конечно, не повезет же он контрабандное полотно в раме через таможню! Я начала срывать оберточную бумагу со всего, что попадалось под руку. Внутри китайской вазы пусто. Инкрустированная шкатулка слишком мала, чтобы в ней мог затаиться малый голландец. Эскизы, статуэтка, старинный сервиз. Чем меньше шансов у меня оставалось отыскать Порселлиса, тем труднее мне было сдерживать яростное желание разнести весь этот антиквариат на мелкие кусочки. Объемный мешок в углу комнаты оказался на удивление легким, я разрезала стягивающие его веревки. И на пол к моим ногам посыпались меха да не какие-нибудь, а настоящие баргузинские соболя! Я подняла с пола пушистую отливающую серебром шкурку и горько всхлипнула в нее, как в носовой платок.
– Лярва! Как ты посмела! Воровка! Дрянь! Ты хотела меня обокрасть!
На пороге разоренной гостиной стоял Марк Кричевский. И по сравнению с его воплями вой милицейской сирены показался бы трелью соловья.
– Ты напоила меня какой-то дрянью и выкрала ключи! Чтобы порезать соболей, которых я везу в подарок Монике!
Я с отвращением отбросила подальше серебристую шкурку, пожалев, что не успела в нее высморкаться.
– Ты хотела подкинуть мне наркотик, чтобы меня арестовали на границе!