Дело об исчезновении Норы

Теплоухова Елена

Иришка засмеялась сквозь слезы и первый раз посмотрела мне в глаза, и повторила:

– Ты представляешь? Я записалась на уроки балета! Купила пуанты, гимнастический купальник и лосины. Ты помнишь, какой я была плюшкой. В зале для занятий красивые большие зеркала, и когда в них я увидела свое отражение, я оторопела. Деревянное тело неуклюже поднимало руку и с трудом оттаскивало толстую ляху в правую сторону, и со скрипом тащило ее обратно. Это было мое первое и последнее занятие. Я рыдала несколько ночей напролет. Потом поисковик в течение недели мне показывал балетные темы во всех вариациях: купить купальник, продать пуанты, и в один из дней мне попался ресурс, на котором были собраны хорошие статьи о балете. Я читала и читала запоем: травмы и недолговечность балерин, критики восхваляли артистов балета и тут же клеймили их партнерш. Наконец я нашла статью известного критика о Евгении Савинове. Я выучила ее наизусть. В статье была разобрана вся партия Евгения, какие элементы он делает бесподобно, а какие заваливает. Теперь после спектакля я ждала его, как

экзаменатора, повторяя в голове эту абракадабру, чтобы не дай бог ничего не перепутать. Завидев его, я начала восхищаться его безупречной, намой взгляд, партией на языке этой абракадабры. Первый раз он мне искренне улыбнулся и сказал «я польщен», я бы смотрела на его улыбку вечно. Я мчалась домой и перечитала все статьи на том ресурсе. Глядя бессонными ночами в потолок, я по памяти рисовала его улыбку в своей голове.

Я растеряла всех крупных клиентов, пустила свою персональную выставку на самотек – мне отказали в аренде зала, как ненадежному арендатору. Я тогда всего этого не заметила даже. Одной бессонной ночью мне пришла гениальная идея – мой воспаленный мозг собрал пазл из частиц: улыбка Евгения, его гений танца, который так восхвалял именитый критик, короткая балетная карьера и….–Тут Иришка замолчала, а затем продолжила.–Я тогда бегала и орала по квартире, ошалевшая от счастья. Я уже представляла, на какую стену повешу его фотографию во весь рост из этого спектакля, а на какую стену из другого, того, в котором он танцует длинную сольную партию.

– Ты решила обаять Евгения своим искусством отражать его гениальность в фотографиях? – первый раз я прервала монолог Иришки.

– Да. Я поняла, что только так смогу добиться хоть капли внимания к себе. Полюбив то, чем он грезит, чтобы он мог смотреться в меня как в зеркало и любоваться собой. Это была его страсть.

Иришка продолжила:

– Я записалась на курсы балетных критиков онлайн. Там обучали видеть изъяны танца, основные вехи главных спектаклей, разбирали не только техническую часть, но и смысловое и эмоциональное наполнение. В общем, разбирали все постановки до скелета, безжалостно отдирая мясо от костей. Затем я как лазутчик стала пробираться в театр. Я проанализировала их сценические рекламные фотографии. Они были скучные, вялые, им не хватало резкости и тех эмоций, что дарил балет. С этим скрупулезным анализом, выстроенном на их языке, я пришла к Марату Гордину. Он внимательно все выслушал, удивился моей осведомленности и предложил сделать им новые афиши. Я же, пококетничав, сказала, что он слишком лоялен к моим познаниям, что все тонкости может видеть только тот, кто это станцевал, и не раз, и попросила выделить фото лучшего балеруна или балерину. Марат, немного подумав, предложил две кандидатуры, в том числе и Женю. Я сделала вид, что сомневаюсь, кого же выбрать, и скромно сказала: «Евгений Савинов, на мой взгляд, имеет свой неповторимый стиль и репертуар его более разнообразен. Ему легче будет выделять наиболее удачные кадры». Марат кивнул и сказал, что я могу начинать, когда мне будет угодно, а он переговорит с Евгением о его новых обязанностях. Мне кажется, когда я выходила с пропуском из театра, я чуть не потеряла сознание, я почти не дышала. Я летела счастливая домой, первый раз за месяц я перебрала всю свою аппаратуру, зарядила батарейки и протерла от слоя пыли.

Я смотрела на Иришку и не узнавала ее. Такой одержимости я не видела в ней, даже когда она работала сутками над своей первой персональной выставкой. Это была именно одержимость, которая полностью поглотила ее сознание.

– С того дня я жила в театре, снимала уроки, растяжки, разминки, репетиции. У Жени была просторная гримерная, и мне поставили рабочий стол прямо туда. На всех его перерывах мы обсуждали фотографии. Порой он говорил, что хотел бы перекусить, и мы шли в кафе неподалеку от театра. Обедали и отбирали фотографии. Потом я их обрабатывала и посылала ему. Мы порой ночами напролет спорили, какая из тысячи фотографий была удачнее. Постепенно у нас появились не только общие темы, но и внутренние шутки. Я была невероятно счастлива. Я подчеркивала всю красоту его танца удачными кадрами и при обработке усиливала их. Он был просто в восторге. Мне казалось, что он начинал влюбляться в меня. А потом еще это кольцо… Знаешь эту историю?

Я кивнула.

– И это разболтали… Я не могла поверить, что Женя испытывал ко мне чувства. С тех пор, в моей голове жила только одна мысль «Он любит меня». Я стала представлять нашу совместную жизнь, какая будет свадьба, как назовем детей. Один вопрос меня смущал: он никак не проявлял свои чувства. Он почти не касался меня, я же просто сгорала от желания даже от его запаха. Порой я как бы невзначай по–дружески обнимала его или мимолетно целовала в шею. Он не отстранялся, но и не проявлял ничего в ответ. Но в моей голове было только кольцо в красивой коробочке, и я все ждала, что он сейчас вот–вот достанет его. И, как заезженная пластинка, крутилась в моей голове мысль: «Нужно немного подождать. Кольцо куплено. Ему нужно немного больше времени».

Иришка замолчала, а у меня перед глазами стояла коробочка с кольцом, что затмила ей разум. Фраза «Нужно немного подождать» звучала как мантра. Я прекрасно понимала, что Иришка крепко держалась за свою иллюзию и ничего не замечала вокруг.

–А потом мне позвонил крупный клиент и пригрозил юристами и судом. Договор был оплачен полностью, а свою часть работы по договору я задержала более чем на семь месяцев. Ни один форс–мажор не объясняет таких сроков. И я улетела срочно в Москву

на две недели. Я и минуты не могла не думать о нем. Он сам ничего мне не писал. Почти все фотографии к тому моменту для театра мы отобрали. Осталось их только разместить в наиболее удачном порядке, но в сообщениях этого не сделаешь. И я чувствовала, что интерес его ко мне падает. Я уже не могла без его внимания, оно стало для меня наркотиком. В одну из бессонных ночей я написала ему «У тебя очень много удачных снимков, которые мы не отобрали для рекламы репертуара. У меня скоро намечается персональная выставка – помоги мне выбрать лучшие. Мы придумаем объединяющую их концепцию. А для тебя это станет портфолио». Он, конечно же, согласился. Персональная выставка известного фотографа в Москве. Я как могла, подчеркивала и восхваляла его талант. И мы стали снова как раньше ночи напролет обсуждать и выбирать, накидывать идеи. Так пролетели две недели, я выполнила обязательства по договору.

– И ты вернулась… – сказала я

–Да, я вернулась. Марат Эдуардович отсмотрел за это время наши фотографии и решил сделать действующую фотовыставку при театре, разбавив их повседневными фотографиями его труппы в непринужденной обстановке, может быть, даже дома или в магазине. Так, единичные вкрапления каждого артиста балета, буквально по одной фотографии. Я приступила к работе.

– И когда ты увидела кольцо на руке Виктории Тарасовой… – прервала я монолог Иришки.

– На самом деле я почти всех уже сфотографировала. Мы придумывали разные образы и позы для каждого, чтобы они не выглядели одинаковыми. А у Вики были красивые руки, я хотела использовать их в образе. И когда она сняла перчатки, я сначала оторопела. А потом, когда она с открытой лучезарной улыбкой сказала, что Женя ей подарил кольцо на днях, я рассвирепела. Какие только небылицы я тогда ни несла. Я думаю, тебе Ольга рассказала все в красках. Она прям с упоением сплетничает об этом, мне порой кажется, она испытывает истинное удовольствие, описывая, каким я животным была в тот момент. Я тогда рассказывала Ольге все без обиняков, она единственная обсуждала со мной мои чувства и мысли, можно сказать, была свидетелем, а порой и соучастником моей любви.

Иришка замолчала и покрутив в руках кружку спокойно продолжила:

– Вика уехала домой. Как потом выяснилось, у нее был нервный срыв, и она потеряла их с Женей ребенка. Оправившись, она уволилась из театра. Я так боялась скандала, когда она приезжала за трудовой книжкой. Женя перестал со мной общаться. Он везде заблокировал меня и не стал даже слушать моих оправданий. Его лицо стало как раньше, каменным и безжизненным. Теперь я видела его улыбку только на сцене, когда того требовала роль в спектакле.

– И как ты справилась с этим? – спросила я, касаясь руки Иришки.

– Мне кажется, я до сих пор не оправилась. Я все еще захожу на его страницу почти ежедневно и смотрю, во сколько он был онлайн. Я везде вижу одну и ту же надпись: «Евгений ограничил вам доступ к своей странице» и мне каждый раз больно. Я ощущаю обиду, стыд, вину, гнев на себя, на него, я начинаю обвинять себя в тупости, что не видела элементарных сигналов. Потом меня накрывает тоска по нашим ночным беседам, по его улыбке и восхищенному взгляду. А после злость и апатия, я иногда лежу часами и пялюсь на обои. В первое время я создала вторую страницу, выдумала себе другое имя и даже историю, на случай, чтобы не проколоться сразу. Думала, что хоть какие-то крохи общения с ним получится возобновить. Но все без толку. Я постоянно писала ему длинные и слезные письма, это было для меня последней ниточкой. И он однажды мне ответил.

– Что он написал? – спросила я оторопев.

–Всего одну фразу: «У тебя должна быть хоть какая-то гордость». Я больше ничего не смогла ему ответить. Какая гордость? Я растоптала себя и все свои идеалы в тот день, когда в первый раз увидела его на сцене. – Иришка отодвинула пустую чашку, которую весь разговор крепко сжимала в руках.

– Но причем тут Элеонора? – спросила я. Я думала: я никак не найду ей места в этой истории.

– Нора. Нора это знаешь, как второй акт в трагедии. Когда и так все хреново, но жизнь вдруг делает финт и показывает, что может быть все еще хуже. После истории с Викой я почти перестала бывать в театре. Я даже не знаю, в какой точно момент Нора появилась в труппе. Мне пришлось одной доделывать все, что мы не успели отсмотреть с Женей, и большей частью я стала работать дома. Марат Эдуардович был доволен получившимися кадрами и общей их концепцией, но попросил добавить фотографии новых артистов. Так я познакомилась с Норой. Во время съемки она узнала меня. Она серьезно увлекалась фотографией, читала тематические журналы, посещала многие мои выставки. Я воспользовалась тем, что она охотно шла на контакт и первая проявляла инициативу, стала консультироваться у нее, когда у меня возникали сомнения в распознании некоторых элементов. Так постепенно завязалось общение между нами, но по большей части мы говорили на тему фотографии. Она присылала мне свои снимки, и мы обсуждали их. Я давала ей подсказки, как улучшить ракурс и строить более выгодные композиции. Я хотела доделать Жене портфолио, но напрямую он бы его не взял из моих рук. Поэтому я решила заинтересовать Марата Эдуардовича, посетовав, что многие снимки не войдут в основную их выставку, столько красивых снимков пропадет. Он с удовольствием подхватил идею собрать их в портфолио для всей труппы. Работы, конечно, я себе прибавила, но так хоть что-то меня еще связывало с Женей. Оставалась хоть какая-то призрачная надежда, что, возможно, пройдет некоторое время, все забудется и уладится, уляжется в его сердце и он сможет меня простить.