Дело об убийстве Распутина
Шрифт:
Лидер кадетов историк Милюков говорил знакомым: «Предвосхищаю суждение мужика о гибели своего брата… говорить будут так: в кои веки добрался мужик до царских хором, говорить царю правду — и дворяне его убили… И теперь коллективный русский мужик готовится повторить эту операцию над дворянами».
И в то время когда Феликс и Дмитрий пережидали события в Сергиевском дворце, обедали и пили коньяк и кофе, на их имя приходили кипы писем, полных восторгов, благодарностей, восхвалений…
…и еще такие: «Крестьяне и теперь уже стремятся выяснить виновность крестьянина Григория Распутина, убитого в вашем дворце вопреки
Не трудно понять, что великого князя Дмитрия Павловича не радовали ни те, ни другие послания. Первые восхваляли его как убийцу! Вторые порицали, как убийцу! И в том, и другом случае он оставался убийцей… Заколдованный круг!
Прошло несколько дней…
Вскоре решение государя относительно судьбы убийц Распутина стало известно.
Великому князю Дмитрию Павловичу было предписано немедленно оставить Россию и отправится на Персидский фронт.
Князю Юсупову, графу Сумарокову-Эльстон, приказывалось отбыть в отдаленное имение под Курском.
О Пуришкевиче не было сказано ни слова, точно не было в помине соучастника с таким именем в ночь с 16 на 17 декабря в юсуповском дворце. {76}
ЧТО ВПЕРЕДИ?
Маленький Феликс и царственный Дмитрий отправились в ссылку.
Из Петрограда их провожали тайно, под покровом темноты, как провожают преступников.
Вокзал и платформы оцеплены. Везде расставлены наряды полиции.
А в Сергиевском дворце происходит трогательное прощание. Четыре дня, проведенные под арестом, кажется им, связали их прочнее долгих лет дружбы.
Где и когда свидимся мы теперь? — спрашивают друг друга убийцы Распутина…
Сами того не ведая, «дражайшие друзья» прощаются надолго.
Им уже назначено судьбой встретиться после революции, в далеком Лондоне. Им предстоит пережить свою дружбу, похоронить в чужой земле все честолюбивые мечтания.
Не знает Дмитрий, что ему никогда больше не увидеть ни дворца, в котором он жил, ни родной панорамы Невского проспекта. Ни отца, ни друзей, ни многих своих родных. {77}
Не знает и Маленький Юсупов, что, вернувшись ненадолго в «освобожденный от вековой тирании» Петроград в «восторженном состоянии духа», он вскоре вынужден будет бежать прочь, спасая жизнь и ничтожную часть своего огромного состояния, навстречу пожизненному изгнанию {78} …ничего этого они пока не знают.
Дмитрий и Феликс прощаются, думая совершенно искренне, что разлука ненадолго, и скоро, «когда все кончится» и дело переворота будет завершено, они вновь вернутся— и вернутся героями.
В ночь, когда два молодых и полных надежд друга, попрощавшись, отправятся в ссылку, они пройдут в сопровождении охраны через пустынные вокзальные платформы, каждый — к своему поезду, услышат
Платформа поплывет мимо ночной Петербург. В сумрачные окна будет бить потревоженный колесами поезда снег и поплывут мимо спящие во мраке снежные поля. Под монотонный стук колес, уставившись в текущую перед глазами темноту, друзья погрузятся в думы.
Что впереди? Будущее темно. И только какие-то неопределенные предчувствия томили их.
«Боже мой! Как темно грядущее в эти тяжелые годы ниспосланных нам рукою Всевышнего испытаний! Кто скажет? Кто ответит? Кто сдернет завесу и рассеет туман, застилающий грядущие дали?»
Так, взлетев на патетические котурны, несколько дней назад вопрошал ту же темноту, несущуюся за окном, сообщник Дмитрия и Феликса по преступлению, Пуришкевич, думский депутат.
Записав в свой дневник события ночного убийства он, как и двое друзей, стоял у окна санитарного поезда, курил, не мог уснуть и, вперяя пытливые, воспаленные бессонной ночью глаза в несущуюся мимо темноту, вопрошал о грядущем. {79}
Да одни ли они, убийцы Григория Распутина, задавали вопрос, что впереди? Об этом думала вся Россия, потому что каждый чувствовал, что стоит на пороге, на пороге чего-то нового, непонятного.
Какого-то неизвестного, но грозного Накануне…
Что несет наступающий год — 1917-й?
И государь, и вельможи, и депутаты, и студенты, и мужики в солдатских шинелях, и искатели власти, и обыватели, и священнослужители, и те, кто продолжали сражаться и погибать на войне, люди и люди, людской муравейник империи — словом, все те, кто составлял огромное тело огромной страны, все одинаково тревожно смотрели в темную неизвестность грядущего года…
Что впереди? Проходи!
Черная, черная вьюга…
«Кто скажет? Кто ответит? Кто предречет поток событий в густом молочном тумане просыпающегося дня?»
Грустно и смешно. Грустно оттого, что «поток грядущих событий» был уже предречен.
И смешно… и снова грустно, потому, что угадан он был человеком, которого они, убийцы и вопрошатели будущего, царственный Дмитрий, Маленький Феликс и думский болтун Пуришкевич, приговорили к смерти.
…и убили.
Все было уже определено. Все угадано.
Когда это было? Это было еще в сентябре.
СИЕ ДА БУДЕТ
Обычный это был день, сентябрь 1916 года, числа двадцатого, за пять месяцев до крушения империи и за четыре месяца до ночи убийства.
В истории он не отмечен никакими интересными и заметными событиями.
Императрица в тот день, как обычно, пишет в Ставку мужу. Сообщает, что погода прескучная, что Гучков вступил в сношения с начальником генерального штаба Алексеевым, постоянно пишет к нему письма и это может быть опасным. Передает просьбу Григория немедленно решить продовольственный вопрос… Государь, как обычно, отвечает супруге: сообщает, что наряду с военными делами его беспокоит вечный вопрос о продовольствии, жалуется, что вопрос о снабжении продовольствием он решить пока не в силах, но он ищет решение, поскольку видит, что «цены растут, и народ начинает голодать. Ясно, к чему может привести страну такое положение дел…»