Дело Пентагона

Гейл Александра

— И ты знаешь почему.

— Ты ему изменила. Думаешь, это со всеми прокатывает так же спокойно, как со мной когда-то?

— Я скажу ему. И о чем ты вообще? Я не думала, что у нас с ним остались какие-то отношения.

— Тогда зачем он тебе в Австралии?

— Он попал в этот переплет из-за меня, он сделал мне предложение, — смотрю в сторону отца и Брюса. — И они с папой друг друга обожают.

— Ммм, так это Джон Конелл его подбил на тебе жениться? Заманчиво! — фыркает Картер. Не знала бы его — решила бы, что ревнует.

— Замолчи. Я еще не настолько отчаялась, чтобы полагать, что на мне можно жениться только с пинка родителей!

— Разуй глаза,

Конелл, ты пытаешься навесить на себя мешок с дерьмом! Он же… смеется.

— Что? — чувствую, логика мне стремительно отказывает. — Ну да. Нормальные люди иногда смеются!

— Да не строй ты из себя идиотку! Взгляни, они смеются, пока ты решаешь, что будет с ними дальше, и места себе не находишь. И так будет всегда! — От его слов я закусываю губу. Сицилия стала первым серьезным испытанием в нашей с Брюсом совместной жизни. Я не знаю, как он будет себя вести в критической ситуации… — Конелл, не лезь в эту петлю. Сколько тебя помню, ты никогда собой не дешевила, не стоит начинать сейчас. Подумай еще раз над тем, сколько билетов мне забронировать.

С этими словами Шон встает и уходит. А я возвращаюсь в свой номер и забываюсь беспокойным сном. В девять утра меня будит звонок полковника. Как я и думала, он говорит мне, что раз у них нет Монацелли, то у меня нет Джона Конелла. Он сильно ошибается! Папа здесь, на Сицилии. Он приехал сюда, чтобы «заключить помолвку в романтичном месте». И, как это ни смешно, именно абсурдное предложение руки и сердца спасло ему жизнь.

Ветер колышет белую органзу на окнах ресторана. Мама и Карина сидят вдвоем за столиком. Разумеется, мне не нравится, что эта женщина общается с моими родителями, но не устраивать же разметку территории! Шум моря настолько силен, что заглушает мои шаги. Он позволяет мне незаметно приблизиться и заглянуть через плечо маме. Они смотрят фотографии. Пани запечатлела нас с Шоном, когда мы сидели на диванчике и говорили о Сиднее. Я на снимках кажусь такой ранимой, такой доверчивой, а Шон, как всегда, хмурится и что-то говорит. Но вместе, черт меня подери, мы смотримся очень гармонично. Мне раз за разом вспоминаются слова Монацелли. Он не мог быть прав, не мог. И, как назло, в этот самый момент Пани перелистывает фотографию на следующую. Там я как раз держусь за ладонь Шона, закрыв лицо свободной рукой. А он смотрит на меня… с сочувствием? Не знаю, как именно, но точно не безразлично. Я сейчас начну отмахиваться от навязчивых фраз Манфреда вживую, лишь бы только оставили меня в покое. Я знаю, как работает психологическая накрутка. Думаешь и думаешь, пока все не становится правдой! Я не хочу такого для себя, и не знаю, как перестать.

А мама, тем временем, спрашивает у Пани:

— Мм, Карина, я никогда не разговаривала об этом с Ханной, но, может, вы знаете, как звали ее… друга из Австралии?

— Она никогда не называла его? — Ага, Карина в шоке. Ее уши на глазах становятся просто пунцовыми. Класс! Одно дело извиняться передо мной за то, что разрушила наши с Картером отношения (какими бы они ни были), и совсем другое — перед моей матерью. — Да, это был Шон, — быстро говорит она, пряча глаза.

— А почему они расстались? Они кажутся… друзьями.

— Нет, Зои, на друзей они не похожи, — вздыхает Карина. Но я не знаю, что именно она имеет в виду. — По крайней мере, когда Джоанна только приехала сюда, они едва разговаривали. И я не знаю, как они расстались.

— Просто… вчера он ее так поддерживал…

— Некоторые связи не рвутся, — пожимает плечами Карина. Мое сердце начинает биться гулко и часто. Я боюсь,

что она права.

— Не совершаем ли мы ошибку? С Брюсом.

— Я бы советовала говорить об этом все-таки не с Кариной, — нарушаю я их чудный междусобойчик. — Эта женщина посторонняя и совершенно меня не знает. Ни меня, ни моих отношений с Шоном! — Мама растерянно смотрит на Пани, та снова гипнотизирует пол. Ну еще бы. И все-таки я должна сказать родителям правду о нам с Картером. — Мы расстались плохо, ма. Так плохо, как это вообще возможно. И отношения у нас были совсем не доверительные.

— Ханна, я не понимаю.

— Мам, не прикидывайся, все ты понимаешь! — закатываю я глаза.

— Но ты подумываешь вернуться в Сидней, — возражает вдруг Карина. Мама удивляется, но только хлопает глазами, ни о чем не спрашивает. — Может, это то, как воспринимаешь ситуацию ты, но что, по-твоему, думает Шон?

— Мне все равно. Тебе ли не знать, что он четыре года наизнанку выворачивался, пытаясь донести до меня мысль, будто я ничего от него не добьюсь. Дошло. Спасибо. Теперь отвалите на хрен.

— Ханна! — ахает мама. — Как ты выражаешься?!

Но я устала играть в приличную девочку. Мне срочно нужен отпуск от притворства и мнительности.

— Где Брюс?

Благо, Карина сразу указывает в сторону террасы. Иду туда. Брюс и папа сидят в плетеных креслах друг напротив друга. И между ними шахматная доска. Сажусь на подлокотник отцовского кресла и делаю за него ход. Он всегда позволяет мне подобные вольности. Наверное, потому что я играю лучше. Брюс старательно смотрит на доску, но моей задумки не понимает.

— Звонил полковник. Амнистию не подпишут, — буднично сообщаю я. — А это значит, что теперь мы все «повязаны». — Слон выпадает из руки Брюса. Он беспомощно на меня смотрит. — И я настойчиво-вежливо спрашиваю: вы полетите со мной в Австралию? — Маму даже не пытаюсь пытать, как папа скажет, так и будет. Брюс, кстати, тоже ориентируется на реакцию старшего по званию. Решать отцу.

— Почему Австралию, девочка моя? — спрашивает папа. Не спорит, знак хороший. Хотя, может, просто чувствует себя виноватым.

— По многим причинам. Мы там уже были, и, кажется, она всем нравилась, также там у меня остались друзья, там же живет мой начальник, и не придется летать через полмира ради обсуждения дел.

— А твоя мама?

— Па, мы оба знаем, что решать тебе. Я предлагаю это, потому что другого варианта у меня нет. Там мы можем рассчитывать хоть на какую-то поддержку.

Проходит несколько минут, пока он думает, а затем папа коротко кивает и поднимается. Уходит рассказывать обо всем маме. Занимаю его место за шахматной доской.

— Доиграем?

— Давай, — кивает Брюс и делает новый ход.

— Знаешь, я ведь хотела, чтобы ты сделал мне предложение.

— Знаю.

— Так чего ты тянул? Опомнился, только когда я уехала? — смотрю в его светло-серые прозрачные глаза.

— Понимаю, это нелепо, но… — начинает он сбивчиво.

— Это идея моих родителей? — прямо спрашиваю я.

— Нет, конечно! — ужасается он.

— Просто если бы они выбирали человека, за которого мне стоит выйти замуж, они бы никогда не выбрали другого. Ты — их бесспорный фаворит. — Он гордо улыбается. И его не волнует, что я не сказала ни слова о себе? Смотрю на выбеленный солнечными лучами песок. Я уже не уверена, что хочу за Брюса замуж, но как минимум помолвка мне нужна, хотя бы для вида, она меня спасет. Жаль только, что с родителями будет тяжело объясняться. Шум волн вплетается в мои слова. — Я недоумеваю, Брюс. Почему ты ни разу не позвонил мне сюда?