Дело по обвинению. Остров Медвежий

Маклин Алистер

– Спасибо.

– А я и не знал, что ты живешь все там же.

– В Гарлеме? Да, там у Джона магазин. – Она помолчала. – У моего мужа, у Джонни.

– Да, понимаю.

– Хэнк...

– Мери, я не знаю, зачем ты пришла сюда, но...

– О, Хэнк, ради всего святого, неужели ты убьешь моего сына?

Она не заплакала. В эту минуту он предпочел бы, чтобы она заплакала. Но она просто крикнула через стол эти слова, а поразительные карие глаза и чувственный рот казались особенно яркими

на побледневшем лице.

– Мери, постараемся правильно понять друг друга, – сказал он.

– Да, да, конечно!

– То, что было между нами, было очень давно. Ты теперь замужем, я женат, у нас у обоих есть дети.

– Ты обвиняешь моего сына в убийстве.

– Мери...

– Разве это не правда, Хэнк?

– Да, правда, – сказал он. – Твой сын совершил убийство, и как прокурор...

– Мой сын тут ни при чем! Убили те, другие.

– Если так, я узнаю это до суда.

– Он даже не принадлежит к этой банде!

– Мери, поверь мне, прокуратура вовсе не стремится обвинять во что бы то ни стало. До суда дело будет расследовано самым тщательным образом, и если имеются смягчающие обстоятельства...

– Хэнк, перестань! Пожалуйста, перестань. Я ведь жду от тебя не этого! Чужой – да, но не ты, не Хэнк Белани!

– Белл, – мягко поправил он.

– Ведь я Мери, – тихо сказала она, – та девушка, которую ты когда-то знал. Которая когда-то тебя любила... Очень любила. – Она помолчала. – Пожалуйста, не говори мне о смягчающих обстоятельствах.

– Что же я могу сказать тебе, Мери?

– Что моего мальчика не отправят на электрический стул...

– Я не могу обещать ничего, что...

– ...за то, чего он не совершил! – докончила она.

В комнате опять воцарилось молчание.

– Никто не расплачивается жизнью за то, чего не совершил, – сказал наконец Хэнк.

– Ты искренне веришь в это? – спросила она.

– Да, искренне.

Она посмотрела на него долгим пристальным взглядом, а потом сказала:

– Значит, ты теперь совсем не тот?

– За это время мы оба изменились, – сказал он. – Трудно ожидать...

– Смешно, – устало сказала она. – Я пришла сюда, ожидая встретить чужого человека, и действительно встретила чужого... Я совсем не знаю тебя. Я даже не знаю, не повлияет ли то, что когда-то произошло между нами, на судьбу моего сына. Откуда я знаю, что ты...

– Не договаривай, Мери! – Голос его прозвучал резко. – Я юрист, я верю в правосудие и твоего сына будут судить по закону. Да, когда я получил твое письмо, мне было больно. Но это было очень давно, а мы все становимся взрослыми.

– А мой сын станет взрослым? – спросила она.

Ответа на этот вопрос не последовало.

В тот же день он отправился к Холмсу. Из-за своей фамилии Холмс, начальник

криминалистического отдела, был известен среди репортеров под кличкой «Шерлок», но на работе все называли его Эфраим, именем, данным ему при рождении. Это был невысокий седовласый человек в очках; круглое лицо придавало ему сходство с телевизионным комическим артистом – сходство весьма обманчивое, ибо Эфраим Холмс был начисто лишен чувства юмора.

– Что вам нужно, Хэнк? – спросил он без всяких предисловий. – Я занят.

– Поговорить о деле Морреза, – так же коротко ответил Хэнк.

– А что такое?

– Мне бы хотелось от него отказаться. Может быть вы передадите это дело кому-нибудь другому.

– С какой стати? – Холмс оторвался от своих бумаг.

– По причинам личного характера.

– Например?

– По личным причинам, – повторил Хэнк.

– Побаиваетесь?

– Нет. А чего?

– Не знаю. Например, газетной шумихи. Эти мерзавцы уже заранее предсказывают исход дела. Требуют смертного приговора. Я подумал, что вас это могло напугать.

– Нет, дело не в этом.

– Так в чем же? Не считаете же вы, что у вас нет основания для подобного обвинения?

– Безусловно, есть.

– Предумышленное убийство?

– Да, предумышленное убийство.

– Тогда в чем же, черт побери, дело?

– Я уже сказал вам. Причина сугубо личная. Я хотел бы отказаться, Эфраим. Был бы очень признателен.

– Может быть, кто-то из этих ребят вам родственник или близкий знакомый?

– Нет.

– Неприятно требовать смертного приговора мальчишкам?

– Нет.

– Предубеждены против пуэрториканцев?

– Что?

– Я сказал...

– Я расслышал. Но что это вообще за вопрос?

– Благородное негодование тут ни при чем. Ненависть не разбирается в таких тонкостях. А вдруг вы принадлежите к тем, кто убежден, что в нашем городе должно быть поменьше таких, как Рафаэль Моррез. В таком случае можно как-то оправдать в собственных глазах и подобное убийство.

– Абсурд, – сказал Хэнк. – Не представляю себе, что кто-нибудь может так думать.

– Н-да? Еще как могут! – Холмс немного помолчал. – И вы все-таки не убедили меня, что это дело следует передать другому.

– Ну, а если защита будет ссылаться на то, что прокурором, пусть бессознательно, руководит личная неприязнь?

– Значит вы действительно не любите пуэрториканцев?

– Я имел в виду другое.

– Ну, а кому, по-вашему, я могу передать дело?

– Это решать вам, а не мне.

– Послушайте, Хэнк, вы знаете, что я не склонен к преувеличениям. Если я говорю, что вы лучший наш обвинитель, то это не комплимент. Это очень важное дело, более важное, чем вам...