Дело Романовых, или Расстрел, которого не было
Шрифт:
— Я не хотел бы говорить об этом, — сказал он тихо».
Возможно, длинное морское путешествие и солидная порция рома утомили «царя», и он не был разговорчивым.
В 1926 году Трансальпийское Телеграфное Агентство сообщило: «Серьезная информация позволяет нам утверждать, что царь Николай II жив и тайно находится в небольшом уголке Ривьеры между Францией и Италией. Николай II был толь-со ранен во время расстрела… и был спасен одним из солдат, которые участвовали в убийстве других членов семьи».
В свете этих рассказов о спасении совсем не удивительно было узнать, что в марте 1927 года, почти
Спустя девять лет, соответственно постаревшее императорское семейство появлялось снова и снова. А. Поль, живущий теперь в Англии, рассказал нам, как в 1936 году Романовы посетили его дом, расположенный около русской границы. Он помнил «пять дам и одного джентльмена, которые принесли икону святого Николая. Отец склонился перед ними. Царевич был также с ними, ему уже было около тридцати лет. Они оставались у нас два дня перед тем, как отправиться в Германию. Царь оставил свою кокарду в знак благодарности за наше гостеприимство».
Среди этих самозванцев, которых было много после 1918 года, царь и царица появлялись редко, их лица были слишком известны. Императорским детям «повезло» больше: Ольга, Татьяна, реже Мария и Алексей, и наиболее популярная в этом отношении младшая дочь Анастасия.
Не со всеми самозванцами есть полная ясность. Женщина, называющая себя Великой княжной Ольгой, старшей дочерью царя, появлялась в двадцатые годы в разных частях Европы, а с 1939 года обосновалась в Северной Италии под именем Марге Будтс. Она рассказывала, что ее спас один сочувствующий царской семье офицер, а затем она была переправлена через Владивосток, Китай, затем морем, в Гамбург, в Германию. Она признавалась, что потребовала от бывшего кайзера Вильгельма II обеспечения ее финансовой независимости в течение всей жизни.
С тех пор ее жизнь стабилизировалась, у нее появился надежный сторонник принц Сигизмунд Прусский, племянник кайзера и двоюродный брат реальной Великой княжны Ольги. В интервью, которое дал в своем доме на Корсике, принц Сигизмунд в 1974 году подтвердил, что он убежден в подлинности «Ольги». Он рассказывал: «У нас было много общих воспоминаний о событиях, о которых посторонний человек не мог знать, поскольку они касались только нас двоих».
Когда мы встретились с м-с Будтс в ее итальянском доме в 1975 году, она отказалась говорить о себе, или о прошлых событиях. Ничто не говорило о том, что она была Великой княжной Ольгой, или даже Романовой.
Сын царя Алексей был самым молодым членом семьи, ему было почти пятнадцать лет когда он исчез. Любой, кто попытался бы выдать себя за Алексея, должен был бы иметь в виду, что подлинный Алексей был болен гемофилией. Во время заточения в 1917–1918 годов Алексей несколько раз находился при смерти.
Но проблема фальсификации болезни не остановила мошенников. Пьер Жильяр рассказывал, как в июне 1919 года его вызвал главный белогвардейский генерал для опознания первого «Алексея»: «Он сообщил мне, что он хочет, чтобы я посмотрел на молодого мальчика, который называл себя царевичем. Я действительно знал, что в течение некоторого времени слух о выжавшем наследнике распространился в Омске.
Говорили, что он
Дверь в соседнюю комнату была открыта и я получил возможность рассмотреть, незаметно для него, молодого человека, который был больше и полнее цесаревича; на мой взгляд, ему было от пятнадцати до шестнадцати лет. Своим матросским костюмом, цветом волос и их прической он издалека очень смутно напоминал Алексея Николаевича. Этим, впрочем, и ограничивалось сходство.
Случай поставил на моем пути первого из бесчисленных самозванцев, которые, без сомнения, в течение долгих лет будут служить причиной смут и волнений в невежественной и доверчивой среде русских крестьян». В конце концов, это был первый «Алексей» из самозванцев, но было много и других в последующие годы.
По крайней мере, двое из них, казалось, хорошо подготовились, чтобы быть убедительными. Мы услышали интригующий рассказ об одном из них от Эдмонда Сесила, бывшего политического деятеля из прежнего Колониального комитета. Он столкнулся с «Алексеем» во время своей службы в Северном Ираке в 1926 году.
Интенсивный перекрестный допрос, которому подверг Мальчика Британский директор CID, потерпел неудачу, а медицинское обследование показало, что он болен гемофилией. Эдмонд вспоминает, что дело дошло до самого короля Георга V, но «его величество… отвергало всякую возможность того, что молодой человек мог быть царевичем».
Имелось и несколько других Алексеев, но наиболее известный из них до сих пор живет, и хорошо живет, на Лонг-Айленде, в Нью-Йорке. В отличие от большинства самозванцев, он, по крайней мере, окружен настоящей драмой и настоящей тайной.
В Нью-Йорке Алексей появился холодным рождественским днем 1960 года после того, как он пересек Европу от Востока до Западного Берлина, выдавая себя за полковника Михаила Голеновски, работающего в польской разведке. Он был принят как важный перебежчик, имеющий ценную информацию. После того, как старший чиновник ЦРУ признал эту информацию «на сто процентов точной», Конгресс принял специальное решение — дать ему американское гражданство.
Но вскоре после прибытия в Америку Голеновски изумил всех, в том числе и ЦРУ, требуя, чтобы его называли «Алексеем Николаевичем, наследником русского императорского престола, царевичем, русским Великим князем, главой императорского дома».
По своему обычаю, Нью-Йорк принял Голеновски радушно, как только Нью-Йорк может это делать. Довольно долго он вызывал устойчивый интерес жителей, телевидение брало у него интервью, нью-йоркская газета «New York Daily Mirror» публиковала о нем статьи, как о наследнике русского престола.
В 1971 году мы долго договаривались с ним по телефону, и, наконец, встретились… Он оказался плотным человеком спортивного сложения с большими, как у моржа усами. Он отказался от телевизионного интервью с нами и сказал, что он все уже рассказал в письмах, разосланных президенту Генеральной ассамблеи Объединенных Наций, ФБР, и юристам. Голеновски не привел ни малейших доказательств, что он совсем не польский перебежчик.