Дело Романовых, или Расстрел, которого не было
Шрифт:
10 февраля 1919 года доктор Павел Иванович Уткин, 44 лет, сделал замечательное признание: «В последних числах сентября 1918 года, проживая в доме Крестьянского поземельного банка на углу Петропавловской и Обнинской улиц, каковой дом в это же время был занят Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем, я, врач Уткин, был срочно вызван в вечернее время, между 5–6 часами, для оказания медицинской помощи.
Войдя в помещение, занятое больной, я увидел следующее: на диване лежала в полусознании молодая особа, хорошо упитанная, темная шатенка, со стриженными волосами. Подле нее находилось несколько мужчин, среди коих
Вследствие моей просьбы все мужчины удалились. Женщина же, бывшая подле больной, осталась, мотивируя тем, что ее присутствие мешать мне, врачу, не может. Я, врач Уткин, ясно предугадал, что женщина являлась шпиком.
На вопрос, поставленный мною больной: «Кто вы такая?» больная, дрожащим голосом и волнующаяся, тихо сказала: «Я дочь государя Анастасия». После сказанных слов больная потеряла сознание.
При осмотре больной пришлось обнаружить следующее: имелась больших размеров кровяная опухоль в области правого глаза и разрез в несколько сантиметров (1,5–2 сантиметра) в области угла правой губы. Изменений каких-либо на голове, груди обнаружить не удалось. В моем желании осмотра половой сферы мне было отказано. Затем я наложил больной хирургическую повязку и прописал ей внутреннее лекарство, после чего меня попросили удалиться из помещения.
В тот же вечер, около 10 часов, я лично, по своей инициативе, пришел к больной. Последняя была как бы в бреду, произносила отдельные слова и фразы.
После этого посещения больше меня к больной не допускали. После того, когда я наложил больной повязку, последняя, взглянув на меня добрым взглядом, сказала: «Доктор, я Вам очень, очень благодарна».»
Позже 14–15 июня 1919 года следователь Соколов по требованию заместителя прокурора Тихомирова передопросил доктора Уткина и получил более подробный рассказ:
«В сентябре месяце 1918 года, я жил в г. Перми на углу Петропавловской и Обнинской улиц, в доме Крестьянского поземельного банка. Это большой дом в три этажа.
В конце первой половины сентября месяца здание банка стала занимать Чрезвычайная следственная комиссия по борьбе с контрреволюцией. Она сначала заняла нижний этаж, где помещался сам банк, а потом стала выселять квартирантов и занимать их помещения. В конце концов, заняли и мою квартиру, оставив мне одну комнату, где я помещался со всей семьей: женой Зоей Александровной и двумя маленьким детьми.
В то время, когда я жил в этой одной комнате, приблизительно часов в 5–6 вечера вскоре после 20 сентября, ко мне пришел какой-то вестовой из чрезвычайки и сказал мне: «Доктор сию же минуту к Малкову». Малков, как это было мне известно, был председателем чрезвычайки. Я сейчас же пошел за вестовым.
Он привел меня во второй этаж того же дома в квартирную комнату, где находились большевики, работавшие в чрезвычайке: Малков, Лобов, Воробцов, Шленов и какие-то еще другие. Они провели меня в соседнюю комнату. Эта соседняя комната имеет вид полукруглой комнаты, благодаря тому, что одна ее стена, а, может быть, и части двух стен, примыкающей к этой стене, были полукруглые, образуя дугу. В этой комнате на кушетке лежала женщина. Я понял, что меня пригласили к больной. В эту полукруглую комнату со мной вошли и названные мною деятели из чрезвычайки, а может быть, еще и другие лица.
Здесь же находилась какая-то незнакомая мне женщина, лет 22–24,
Когда я вошел в эту полукруглую комнату, кто-то из вошедших со мной большевиков сказал мне: «Потрудитесь оказать помощь». Я стал осматривать лежащую на кушетке женщину. Я помню, что под одним глазом, кажется под левым, у нее был большой кровоподтек, шедший от угла глаза по скуловой кости. Соответственно ему угол левой губы был рассечен. Это повреждение носило поверхностный характер.
Общее же впечатление было то, что больную, видимо, побили, ударили кулаком по скуловой кости и поставили ей под глазом синяк, разорвав в то же время угол рта.
Исследовав замеченные мною повреждения, я стал осматривать ее грудь. На груди знаков насилия у нее не было. В это время больная, как заметно было, была в бессознательном состоянии. Она сильно дрожала. В тот момент, когда я начал производить освидетельствование больной, все бывшие в комнате мужчины удалились, осталась одна женщина, о которой я говорил. Спустя некоторое время после того, как я приступил к освидетельствованию, больная очнулась и посмотрела на меня. Я спросил ее: «Кто вы такая?».
Она дрожащим голосом, но совершенно внятно, ответила мне буквально следующее: «Я дочь императора Анастасия». Я хотел вести освидетельствование дальше и сделал попытку приподнять ее рубашку. Но, женщина, все время находившаяся тут вблизи меня, крикнула: «Товарищи!» Тут же вошло в комнату несколько человек, и мне было сказано: «Доктор, это вашему освидетельствованию не подлежит».
Я принужден был прекратить дальнейшее освидетельствование. Тогда я вошел в соседнюю квадратную комнату и спросил бумаги, чтобы написать рецепт. Мне дали бланки доктора Иванова, на которых я выписал для больной йод, свинцовую примочку, бромистые соли с валерьянкой и перевязочные материалы. Шленов сделал на обороте рецептов надписи и был кто-то послан за лекарством.
Я вошел в свою квартиру, причем было сказано кем-то из большевиков: «Сейчас за Вами пришлем». Действительно, не успел я дома выпить чашку чая, как за мной кто-то опять пришел из чрезвычайки. Я снова отправился к больной. Лекарства и перевязочные материалы были уже принесены.
Я обмыл поврежденные у больной места, смазал угол рта йодом, положил свинцовую примочку и дал микстуру. После этого я остался у постели больной, чтобы самому дать ей еще микстуры. Я помню, что приблизительно я пробыл тогда около нее с час и дал ей микстуры ложки четыре. Вы меня спрашиваете, почему я это делал.
Я это делал как врач, по моральным побуждениям. Заведуя при большевиках тюрьмой и арестантскими отделениями, я видел, как они обращаются с больными: лежит больной арестант, а придешь, его уже нет. Желая получить полную уверенность, что назначенные ее лекарств ей будут даны, я оставался около нее приблизительно, как я говорю, с час. Больная была в полубессознательном состоянии. Она то открывала глаза, то закрывала.
Женщина, находящаяся при больной и, очевидно, являвшаяся «шпиком», все время была безотлучная при больной. Поэтому я разговаривать с Анастасией Николаевной не мог. Уходя, я сказал «шпику», чтобы Анастасии Николаевне продолжали давать микстуру через каждый час.