Дело
Шрифт:
— Это миссис Говард, — сказала она, — подойди-ка лучше сам!
До меня донесся звучный, решительный голос.
— Это говорит Лаура Говард. Помните, мы познакомились как-то в клубе Тома Орбэлла.
Я сказал, что помню.
— Я очень прошу вас, не могли бы вы уделить мне полчаса как-нибудь на этой неделе?
Я ответил, что дел у меня по горло. Это была правда, но я все равно ответил бы то же самое. В ее голосе зазвучала настойчивая нотка.
— Обещаю, что больше чем на полчаса я вас не задержу.
Я начал подробно излагать ей свое недельное расписание, на ходу изобретая кое-какие неотложные
— Любое время, удобное для вас, меня устроит, — ответила она любезным и ничуть не обескураженным голосом.
Я сказал, что после рождества у меня, возможно, будет больше свободного времени, но она ответила, что в Лондон «мы» приехали очень ненадолго.
— Вы ведь были несколько недель тому назад в Кембридже? — продолжала она. — Да, я слышала. Очень жаль, что мне не удалось повидаться там с вами.
Вероятно, подумал я, она изменила свое первоначальное мнение обо мне. Скорее всего, навела справки и выяснила, что я могу пригодиться. У меня было чувство, что она нимало не обеспокоена своей прошлой ошибкой. Она попросту решила предать все забвению и вести на меня атаку.
Маргарет улыбалась. Ей, по-видимому, казалось очень забавным наблюдать, как меня, отрезав все пути к отступлению, загоняют в угол.
Прикрыв трубку, я обратился к ней:
— Что же мне делать, черт возьми?
— Ты вовсе не обязан тратить на нее и пяти минут, совершенно не обязан, — сказала Маргарет. Затем на одно мгновение светское выражение сошло с ее лица. — Но я не вижу, как ты сможешь от этого увильнуть. Хоть тресни, не вижу!
— Это же в конце концов невыносимо! — сказал я, возмущенный ее неуместной веселостью.
— Слушай, — сказала Маргарет, — пригласи ее сюда, и дело с концом! Все, что от тебя требуется, ты таким образом исполнишь.
Но это оказалось далеко не все! В намерения Лауры, помимо всего прочего, входило познакомить меня со своим мужем. После того как его уволили, сообщила она мне по телефону, он стал преподавателем в школе в Кембридже; из-за этого-то он и не мог часто бывать в Лондоне. В конце концов мне пришлось пригласить их обоих на обед через несколько дней.
Когда они пришли и я впервые взглянул на Говарда, — а мне сразу стало ясно, что, пока он был членом совета колледжа, мы с ним ни разу не встречались, — я подумал, что в лице его есть что-то удивительно неприятное; у него была неровная бледная кожа, длинный нос и срезанный подбородок. Цвет глаз был линяло-голубой, шея длинная и плечи опущенные — у людей с таким сложением нередко можно наблюдать незаурядную физическую силу и мужественность. Так или иначе, но на большинство людей, при первой встрече, он должен был производить впечатление человека сурового, независимого, смелого, даже несмотря на то, что голос у него был высокий и невыразительный. Разговаривая с ним, я подумал, что он несколько неловок, но отнюдь не застенчив.
— Вы ведь, кажется, знакомы с этим самым Льюком? — спросил он.
Он имел в виду Уолтера Льюка, главу Барфордовского атомного центра, одного из талантливейших современных ученых, который в январе этого года, сорока лет от роду, был возведен в дворянское достоинство.
— Да, — подтвердил я, — Льюк — мой старый друг.
— Не пойму, что он за человек такой, — сказал Говард.
— То есть?
— Но ведь он же замешан в этой галиматье
Меня это раздражило, раздражило настолько, что, против обыкновения, я не сумел этого скрыть. Я любил Уолтера Льюка; кроме того, я знал, как трудно разрешим с точки зрения совести был и для него и для его коллег вопрос работы над бомбой и как Льюк избрал один путь, а мой брат Мартин — другой.
— Для вашего сведения, он считает это своим долгом, — ответил я.
— Странное понятие о долге, я бы сказал, — заметил Говард.
Маргарет с Лаурой тем временем занялись разговором. Раздраженный тем, что мне навязали этого человека, я взглянул на них, и мне невольно бросилось в глаза, какой моложавой и хрупкой выглядит Маргарет рядом с той, другой женщиной. Тонкое личико Маргарет сохраняло почти юношескую свежесть, и кожа ее, по сравнению с Лауриной, казалась удивительно нежной. В действительности старше лет на десять была Маргарет, — и детей имела она, но рядом с Лаурой — темноволосой, красивой, серьезной — она выглядела школьницей.
Я не слышал, о чем они говорили. Когда мы уселись за обеденный стол, Говард назвал еще нескольких наших общих знакомых. Слушая его, я постепенно обнаруживал в нем черты, о которых никто мне до сих пор не говорил. Он был нелюдим, грубоват и, по некоторым своим ухваткам, мог свободно сойти в глазах ненастоящего англичанина за выходца из рабочего класса. На самом деле он был так же далек от рабочего класса, как принадлежащая к высшей интеллигенции Маргарет. Его родители и родители Маргарет, вполне возможно, воспитывались в одних и тех же школах, хотя он происходил, скорее всего, из военной семьи, а не из клерикальной или профессорской. Если кто из них в результате брака и поднялся на шаг по социальной лестнице, то это была его жена, но отнюдь не сам Говард.
Маргарет, следившая за выражением лица Лауры, решила не затягивать светской болтовни.
— Вы ведь хотите поговорить о чем-то с Люисом, — заметила она, не успели мы кончить суп. У нее было доброе сердце. Кроме того, она предпочитала, чтобы разговор сразу начинался напрямик. — Может быть, вы хотите сразу перейти к делу?
Лаура с облегчением улыбнулась. Она взглянула через стол на мужа.
— Кому же начинать?
— Мне все равно, — ответил он нелюбезно.
— Мы не будем просить вас о многом, — сказала Лаура, нахмурив брови. — Вопрос с пересмотром нашего дела все никак не может решиться, и мы хотели бы, чтобы вы использовали в этом отношении свое влияние. Вот и все.
Тут она вдруг повернулась к Маргарет и сказала официальным светским тоном с изысканной вежливостью:
— Боюсь, что наш разговор покажется вам скучным. Не знаю, слышали ли вы что-нибудь о том, что с нами произошло?
— Теперь я, по всей вероятности, знаю об этом уж никак не меньше Люиса, — ответила Маргарет.
— Ну, тогда, значит, вы себе представляете, почему нам так противна вся эта компания, — воскликнула Лаура.
Всю силу убеждения — а темперамент у нее, совершенно очевидно, был немаленький — она сосредоточила на Маргарет. Но кто-кто, а Маргарет была не из податливых. Она только производила впечатление тонкокожей, на деле же обладала твердым характером и силой воли ничуть не меньше, чем Лаура.