Демид. Пенталогия
Шрифт:
Однако два крестьянина, бывшие тогда с Федькой Шагаровым, а именно Яшка Накузин и Исай Сергеев Поленов, кузнец, утверждают нижеследующее. Что когда Федька пришедши на болото оное, то стал выкрикивать всякие наговоры против чертей и всяких зловредных нечистей, которые заговоры якобы оных приманивают и нечестивой силы лишают. И оный дух, видом зело страшен, из лесу вышедши и совершенно заворожен был. А Федька его своим дрыном проткнул и святою водой набрызжил. Дух тогда этот воскричал гласом великим, и издох, и в воздухе как бы сам собою исчез. А Федька Шагаров после этого вдруг оземь упал и отдал Богу душу.
Двое
За достоверность сего разсказа ручаться не могу, а только можете судить из сего, насколько в нашем народе сильно укреплены суеверия во всякаго рода оборотней и шишиморей.
Однако события, что воспоследовали за этим, смею сказать, являются прямою принадлежностью полицейскаго предмета. Ибо характер прежде богобоязненнаго Федьки Шагарова совершенно изменился. Учал он творить всякия безобразия и в церкву перестал ходить, напротив, стал богохульником совершенно неприличным. Жители же деревеньки долгое время ему прощали, говоря, что Федька избавил их от шишиморы болотной и потому как бы не в своем уме. Меж тем оный Федька Шагаров вовсе не отличался скудостью мышления, напротив, проявил себя хитростью необычайнаю и изворотливостью в деянии своих противузаконных проступков.
Сговорившись с подобными себе тремя лицами преступнаго толка, Шагаров сколотил разбойную ватагу и учал совершать налеты на лавки местных купцов, а скоро и добродетельный обыватели села Лыскова, что на другом берегу Волги, такоже стали страдать от его злостных деяний. При этом Федька совершенно не знал никакой доброты и совести и действовал самым жестоким образом, при этом надсмехаясь и над полицией, говоря, что полиция у нас на печи лежит и пятки себе чешет. Три дни назад, апрели четырнатцатаго, ворвался он со своими людишками конно и оружно в Лысково, и починил погром большой, и лавки ограбили крестьян Охлопкова и Евлампьева, и въехали в улицу, стреляя из своих оружий, и по дворам и хоромам стреляли ж, и убили до смерти крестьянина Тришку Баранова за то, что оный перечить им стал. При этом тако же сей Федька хвалился, что не человек он больше и что переселился в него дух шишиморы убитой, а потому ни пуле, ни сабле он более не доступен. И велел себя величать отныне Шишиморой.
Ваше благородие! Прошу отрядить мне десять конных стражников, а либо драгун для поимки онаго злостнаго преступника Федьки Шагарова Шишиморы и водворения его в острог. Необходимость в этом настоятельная совершенно очевидна...»
* * *
– Так-так, – произнес Демид и положил листок на стол. – Вот, значит, с кем я связался. Преступник злостный. Ну и как, поймали тебя тогда?
– Поймали. – Кикимора оскалил острые свои зубки. – В два счета поймали. Молодой я тогда был,
– Так кто же ты все-таки? Человек или бес?
– Кикимора я! – заявил Кикимора. – Кикимора самая что ни на есть чистая. Тварь лесная. Этот-то Федька Шагаров убил меня, стервец! Да только и я дух из него вышиб. Батюшка мой, старый морок болотный, не одну тысячу лет жил. Он искусен был во всякого рода волшебствах. Он меня этому заклинанию и научил. Вышиб я душу Федькину на тот свет да и занял его тело! Мое-то уже ни на что не годилось. Это ж надо – осиновым колом его проткнул! Сволочь такая!
– Ну и как тебе?
– Что?
– Человеком-то жить?
– Да как тебе сказать? – Кикимора поскреб пятерней в затылке. – Оно конечно, веселее, чем в болоте обитаться. Да только, вишь ты, из людей меня тоже никто своим не считает. Всяк, кто рожу мою в первый раз увидит, норовит перекреститься. И человек я лихой получился. Не могу по приличным законам жить. И пытался ведь. Да только ничего у меня не получается – душа-то болотная! Так и жить мне, видать, век в изгоях.
– А обратно вернуться в лес никогда не хотелось?
– Хотелось, конечно. – Кикимора грустно вздохнул. – Там я вроде как на своем месте был. Ты не подумай, что там, в лесу, жизнь совсем скучная. Лесные создания – они ведь не звери, друг дружку не жрут. Они Создателем поставлены, вроде бы как чтобы за природой следить, порядок поддерживать. И ведь ты не представляешь, Дема, какая благодать-то в лесе бывает, к утру, к примеру, когда роса выпадет. Ползешь себе по болоту, вокруг сыро, хорошо. Пузыречки булькают, лягушки квакают, комары звенят... Красота и эта, как ее там... гармония. И ты над всем этим хозяин.
– Так чего ж ты не вернешься?
– Как – вернешься?! В этом теле? – Кикимора повертел перед собой руками, разглядывая их с тоской и даже некоторым презрением. – Это ж человеческое тело. Слабое. В болоте долго не проживет. Заболеет и сдохнет. Куда мне тогда деваться? Нет уж, видать, судьба мне такая злосчастная – человеком горе мыкать.
– А как ты выглядел, когда был настоящей Шишиморой?
– Ну так... – Кикимора замялся. – Тебе бы не понравилось. У людей свое понятие об красоте.
– Ты один только такой на свете – лесной дух в человеческом обличье?
– Ну почему же? Бывает такое. Бывает. Раньше-то, лет пятьсот назад, когда на Лесных люди охотились, как на дьяволово племя, такое частенько было. Ты историю почитай. Там, поди, много рассказов, как бесы в человеков вселялись. Только тогда с такими людями не церемонились. Сжигали к чертовой матери. А теперича нас, Лесных, мало осталось. И переселяться-то в человеков особо некому. Да и надобности-то нет.
– Лека, – сказал Демид. – Вот кто меня интересует. Лека. Она – паранорм. Способности ее совершенно необычны, да только справиться она с ними не может. Она тоже немало куролесила в своей жизни. Может быть, тоже уже сидела бы в тюрьме или погибла даже, если бы я не взял ее под жесткий контроль. И она находится в постоянной депрессии. Это можно назвать даже раздвоением личности. В лес ее тянет. В лес...