Демиург
Шрифт:
"Может, они мертвы? Или Механикумы обратили их в бездушных кукол?" - мысли, одни безумней другой, всплывали в моей голове.
Нет, все они были живы. Их руки были крепки, а походка уверенна. Некоторые из них вели разговор - кто с ближним, а кто с невидимым собеседником, и в ночной прохладе я чувствовал тепло их дыхания. Но никто, абсолютно никто меня не замечал. И даже если я вставал у них на пути, все их последующие действия сводились к тому, что меня просто обходили стороной, как диковинного, но отталкивающего вида, зверька.
Столб неподалеку вспыхнул зеленым огнем, и тут началось нечто невообразимое.
Я уже видел это все. Видел во сне. Но тогда я созерцал эту преисподнюю сверху, а теперь оказался в самом ее жерле, в плену горького тумана под угоревшим кремово-бледным ночным небом. Словно бы кошмар вырвался наружу. Словно бы все, чего я боялся, вдруг обрело плоть, стало реальным и пугающе близким. Закрыв глаза, я замотал головой, напрочь отказываясь верить в происходящее. Всего этого не могло быть на самом деле. Не могло по миллиону причин. О, милостивые боги, за что мне такая участь?
Сквозь шум колес я услышал звуки шагов. Они становились все ближе, и с каждым мигом раздавались все отчетливее. Я знал - это идут за мной, - и, оглянувшись, лишь подтвердил свои самые худшие опасения. Расталкивая одурманенную толпу, ко мне направлялся мой тюремщик. Его лица было не разглядеть - оно скрывалось в тени, упавшей от деревьев. Но сгорбленный тощий силуэт твердо отпечатался в моей памяти, и теперь я четко различал его среди всех прочих. Сдаться или бежать - диктовала ситуация. И я выбрал второе.
Гремящий поток двигался неспешно, как торговый обоз в базарный день, но любой из едущих коробок хватило бы скорости, чтоб остановить мой побег. В окнах железных карет я видел людей. Я не просил их остановиться, не просил о помощи - их лица клеймила печать масок. Все они были актерами одного и той же трагедии, автор которой забыл написать для меня роль, но в день премьеры, по ошибке ли, или злому умыслу, вытолкнул на сцену. За своей спиной я слышал крики, настойчивые призывы остановиться. Это кричал он. Каждый его возглас подстегивал меня, словно плеть с лезвиями, и я бежал быстрее, позабыв о всякой осторожности.
Не помню, как я оказался на противоположной стороне дороги - страх на какое-то время притупил осознание происходящего. Обнаружив себя на другом, относительно безопасном берегу, я вознес хвалу богам и двинулся в сторону уходящих в небо многоэтажных жилищ, надеясь окончательно затеряться в самых темных лабиринтах кварталов, где никакие Механикумы не смогут меня найти.
Двор одного из домов, куда я свернул, пробежав некоторое расстояние, оказался безлюдным и мрачным. Вездесущий искусственный свет сюда не проникал. По земле гулял сквозняк, с шелестом поднимая в воздух мусор и палые листья. У перекошенного столика, дуясь друг на друга, сидели две кошки, тощие и облинявшие. Мое появление заставило их разом скрыться во тьме, забыв о недавнем споре. От закоптевших баков несло гнильем и горелыми тряпками. Но, несмотря на всю грязь и вонь, этот каменный мешок, озаряемый тусклым месяцем, казался мне единственно реальным местом среди всего увиденного. Не найдя лучшей
Я был удивлен тому, что стал так быстро задыхаться при беге. Даже учитывая нынешнее состояние - пережитые мной ужасы и общую слабость, неизвестно откуда взявшуюся, - я способен был переносить и значительно большие нагрузки. Бои на Арене требовали серьезной физической и ментальной подготовки. Но сейчас мои легкие пылали, а ноги отваливались от усталости, будто я участвовал в Таарнакийском забеге. С трудом приняв сидячее положение, я стал ощупывать себя... и в очередной за сегодня раз ужаснулся: это тело от рождения было слабым. Оно было не моим.
Искать объяснение тому, как такое могло произойти, я не стал. Все происходящее со мной давно уже выбилось за рамки здравого смысла. Откинувшись на спину, я заплакал.
Боль последнего удара все еще владела мной, когда я услышал знакомые шаркающие шаги. Ни в какое чудо я уже не верил - в этом мире любой намек на него задыхался, не успев сделать и глотка воздуха. Я скатился на землю и пополз в дальний конец двора, впиваясь пальцами во влажный песок. Замок на высоких стальных воротах убил во мне последнюю надежду на спасение. Я проклял свою судьбу именем легиона демонов и обреченно упал ниц...
* * *
Мне было спокойно и тепло, как в детстве. На фруктовый сад опустился медовый вечер - щедрый подарок молодого сентября, и нежное солнце, клонясь к горизонту, посылало миру прощальные поцелуи.
Я сидел на ветке старой ивы, завернувшись в покрывало после позднего купания, и думал о яблоке, которое припас в кармане. Оставлю его на потом, - решил я, - чтоб не скучать на обратном пути. Или, может, поделюсь им со случайным другом. Вдвоем нам будет веселей.
Издалека лилась песня. Щемящая, добрая тоска, долетавшая ко мне вместе с мелодией, сладко сжимала сердце и погружала в мечты о прекрасном, о чем-то недостижимо далеком и светлом. Порой мне казалось, что пели сами луга - вряд ли человек мог создать нечто настолько совершенное. Закрывая глаза, я мог охватить весь мир: шелест хвои в лесах и поднебесный птичий щебет, журчание речки и цвет незабудок в маленьком палисаде...
Я взглянул на солнце. Нельзя этого делать, - учили меня, но я не слушал. Золотой диск совсем не резал взор. Пылающий рыжебородый бог, уходя на покой, раздобрел, и смеялся мне, выглядывая из-за синего горизонта. Я улыбнулся ему в ответ.
Услыхав шаги на узкой тропинке, я спрыгнул вниз и побежал им навстречу. Это, должно быть, идет мой друг. Мой милый добрый друг. Вот в закатном свете появился его силуэт - высокий, чуть согнутый годами, но не сломленный. Солнце слепило меня, и лишь подойдя ближе, я смог прочитать портрет. Седые волосы, убранные за уши, и вспаханное бороздой морщин чело говорили о прожитых годах. Утомленные ночной работой серые глаза смотрели на меня с отцовским укором и печалью, как на глупого ребенка, невесть что натворившего, но искренне прощенного. Еле заметная улыбка тронула уголки его тонких губ.