Демография регионов Земли. События новейшей демографической истории

Клупт Михаил

После окончания периода диктатуры занятость женщин и одновременно уровень безработицы резко повысились. Произошла существенная либерализация рынка жилья. Цены на жилье для тех, кто арендовал его до либерализации, по-прежнему регулировались государством, однако новые наниматели должны были платить в 3–4 раза больше, чем раньше. Ставки ипотечного кредитования также резко выросли. Все это экономически привязывало молодежь к родительскому дому и затрудняло создание собственной семьи. К 1992 г. суммарный коэффициент брачности мужчин понизился до 74,3 %, женщин – до 78,6 %, возраст же вступления в первый брак вырос примерно на 2,5 года (соответственно, до 28,7 и 26,4 года). [89]

89

Miret-Gamundi P. Op. cit. P. 187.

Как

для Испании, так и для Италии характерна более высокая молодежная безработица, чем по Европейскому Союзу в среднем. Уровень занятости женщин в Италии и Испании и сегодня ниже, чем в целом по ЕС. Женщинам в этих южноевропейских странах оказывается труднее найти работу в режиме неполного рабочего дня или недели, они испытывают большие трудности с возобновлением трудовой деятельности после рождения. [90] В Италии, как и в Испании, квартирная плата за жилье, снимаемое у домовладельцев, относительно выше, чем в других странах ЕС.

90

Cordon]. Spain. Low fertility //Di Tommaso M. Trivariate Model Of Participation, Fertility And Wages: The Italian Case. Cambridge Journal of Economics 23 (5). 1999. September. Pp. 515–691.

Сравнительные исследования [91] свидетельствуют, что на севере и западе Европы молодые люди часто начинают жизнь в снятой внаем квартире, где живут одни или с партнером по добрачному союзу. На Юге Европы снять квартиру оказывается слишком дорогим удовольствием, поэтому молодежь предпочитает оставаться вместе с родителями и копить деньги на покупку (в кредит) собственного жилья. Это приводит к откладыванию женитьбы или замужества, и в условиях, когда внебрачная рождаемость блокируется культурными нормами, к более низкой по сравнению с северо– и западноевропейскими странами рождаемости.

91

Kohler H.-P., Billari F., Ortega J. The Emergence of Lowest-Low Fertility in Europe During the 1990s // Population and Development Review. December 2002. Vol. 28 Number 4; Irazoqui M. Leaving the nest in two different European contexts. Introduction of a research on housing and nest leaving // The Annals of the Marie Curie fellowships. Vol 1. Pp. 144–150.

2.4. Исключение или часть правила?

В предыдущей главе был рассмотрен комплекс процессов, определивших формирование новой модели демографического поведения жителей Северной и Западной Европы. Ведущую роль в этом сыграли, как отмечалось, два обстоятельства. Во-первых, активное неприятие поколением молодежи, вступившим на социальную арену в середине 1960-х гг., государственного контроля над демографическим поведением и, шире, устаревших форм институционального контроля как таковых. Во-вторых, отказ государства от такого контроля, связанный с изменением функций самого государства.

Молодежные бунты и студенческие «оккупации» университетов охватили в 1968 г. и Италию. Вскоре итальянское общество приобрело все черты «общества массового потребления», и сегодня в стране постоянно слышатся жалобы на негативное влияние американской массовой культуры и забвение лучших национальных традиций. Влияние европейской интеграции на все стороны жизни стран Южной Европы тем более не подлежит сомнению. Почему же тогда две новых модели демографического поведения – южноевропейская и западноевропейская – оказалась различными?

Корни различий лежат, на наш взгляд, в несходстве институциональной структуры южноевропейских и западноевропейских обществ. На юге континента новые реалии столкнулись с многовековыми институтами и традициями, среди которых (особенно в Италии) важнейшую роль играют особая роль семейных уз и «слитность» институтов семьи и брака, а также представление о последнем как о единственно легитимной или, по крайней мере, обладающей несомненным приоритетом основе семьи и родительства. На уровне общества

в целом сложилась ситуация своеобразного «конкурса» старых институтов и новых реалий, а на уровне отдельного индивида – ситуация выбора между трудно совместимыми социальными нормами и экономическими требованиями.

Результаты такого «конкурса» оказались неожиданными. «Победителями» в нем явились традиции семейственности и «слитности» семьи и брака и одновременно вполне современное стремление к высоким стандартам личного потребления. «Ценой» же, обеспечившей совмещение «традиций» и «новаций», стало снижение рождаемости до уровня значительно более низкого, чем на Севере и Западе Европы.

Анализ южноевропейского демографического феномена, безусловно, способствует постановке ряда теоретических вопросов. Один из них состоит в трактовке места данного феномена в демографической истории. Является ли он неким курьезом, малозначительным исключением из правила или, напротив, одним из многих свидетельств чего-то гораздо более весомого? Второй, более общий вопрос касается роли процессов дивергенции в мировом демографическом развитии. Является ли нарастание различий между регионами исключительно результатом разновременного прохождения ими различных стадий демографического перехода или оно может быть вызвано и иными, не менее фундаментальными причинами?

Отвечая на эти вопросы, еще раз процитируем Д. Норта. «История, – подчеркивает он, – имеет значение не просто потому, что мы можем извлечь уроки из прошлого, но и потому, что настоящее и будущее связаны с прошлым непрерывностью институтов общества». [92] Институциональная структура общества, безусловно, не является чем-то застывшим. Институты не только хранители традиций, но и инструменты адаптации индивида и общества к внешней среде, вследствие чего изменения среды неизбежно сопровождаются появлением новых и отмиранием или изменением старых институтов. Тем не менее, институциональная структура не меняется в одночасье по воле политиков и экономистов – ее состояние в каждый последующий момент в огромной степени определяется предыдущей историей. Преломляя воздействия среды (и одновременно изменяясь под этим воздействием), специфическая институциональная структура генерирует и специфические феномены – политические, экономические, демографические.

92

Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М.: Фонд экономической книги «Начала», 1997. С. 12.

Институциональные структуры, их изменения и взаимодействия с внешней средой могут быть как проводниками конвергенции, так и выступать в роли фактора, обусловливающего нарастание региональных различий. Это порождает своеобразную историческую «чересполосицу» – периоды доминирования конвергентных тенденций чередуются с периодами, когда господствует дивергенция.

Теория демографического перехода трактует процессы дивергенции излишне упрощенно – как феномен, порождаемый разновременным прохождением различными регионами тех или иных стадий такого перехода. Подобная трактовка, как показывает демографическое развитие Италии и Испании на протяжении последней четверти ХХ в., далеко не всегда адекватно отражает реальный ход событий. Следуя логике теории демографического перехода, можно было бы скорее ожидать, что рождаемость в Италии и Испании будет меняться по «ирландскому» сценарию – снижаться с некоторым запаздыванием по отношению к остальным странам Северной и Западной Европы. Однако ход событий оказался иным, еще раз показав, сколь ограничены возможности теории демографического перехода при интерпретации демографического развития на уровнях страны и региона.

Возникновение в последние десятилетия новой средиземноморской модели формирования семьи, дивергенция вместо конвергенции кажутся аномальными лишь с позиций демографического универсализма. С точки зрения институциональной теории, подобная ситуация, напротив, представляется вполне объяснимой. Европейская интеграция изменила институциональную структуру южноевропейских обществ, но не превратила ее в копию той, что присуща сегодня (или была присуща вчера) странам Западной или Северной Европы. Своеобразие институциональной структуры, преломляя общие для жителей разных частей континента вызовы, привело к специфическим демографическим ответам. Что в этом удивительного?!