Демократия и тоталитаризм
Шрифт:
В каком-то смысле такое противопоставление может даже удивить — поскольку Конституция не оговаривает официального существования партий; тем не менее оно обоснованно. Партии — активные фигуры политической игры. Именно в партиях начинается борьба за власть, именно с помощью партий прокладывается путь к реализации власти. Значит, ставя вопрос об однопартийности или многопартийности, я применяю к современной политической жизни классическое (для философии прошлого) противопоставление.
В свое время Монтескье отметил новое по отношению к традиционной философии явление — представительство. Он понял его значение: формальный носитель верховной власти не отождествляется с носителем реальным. Когда древние греки говорили о демократии, народ действительно мог реализовать
Мне хотелось бы сослаться на последний довод: партии — активная часть политики; политическая игра, политические столкновения происходят между партиями или внутри них. Одна из особенностей современных систем состоит в том, что столкновения считаются в них нормой. Конституционные режимы приемлют соперничество отдельных лиц или групп в борьбе за выбор правителей и даже за устройство сообщества. Рассматривать в качестве критерия однопартийность или многопартийность — значит, считать форму организации партийной борьбы характерной для политических режимов нашего времени.
Поэтому мне представляется необходимым остановиться на возражении, которое возникает, если пользоваться классификацией политических режимов современных обществ, предложенной Эриком Вейлем в его «Политической философии».
Согласно Вейлю, в современных государствах только два типа управления. Он называет их автократическим и конституционным.
«Об автократическом управлении, — пишет он, — можно говорить тогда, когда правительство обсуждает, принимает решения и действует без какого бы то ни было вмешательства иных инстанций. За отсутствием другого термина мы станем, говорить об управлении конституционном, если правительство считает себя и считается гражданами обязанным подчиняться законам и правилам, которые ограничивают; свободу его действий вмешательством других учреждений. Так определяется законность правительственных актов».
Иначе говоря, решающим критерием становится конституционность реализации власти: с одной стороны, режимы, где решения правительства немедленно становятся обязательными, с другой — режимы, в которых действуют конкретные правила оценки законности правительственных решений.
Обсуждая это различие, которое я отнюдь не собираюсь оспаривать (оно представляется мне приемлемым в философском плане), мы должны рассмотреть отношения между многопартийностью, законностью, основанной на выборах, и конституционностью реализации власти.
Главным с исторической точки зрения фактором было постепенное развитие первоначально авторитарных форм власти в направлении конституционной формы. Многовековая политическая борьба шла вокруг установления конституционных правил для ограничения произвола монархической власти. Эта борьба прежде всего развернулась в Англии. Она вызвала революции и философские споры о верховной власти, о правах монарха и парламента. Имеет ли монарх право все решения принимать единолично? В результате были установлены правила принятия решений и провозглашена необходимость других властных инстанций, например, для утверждения законности налогов — парламента.
Добавлю, что власть на конституционной основе может (или
Дальнейшая демократизация — распространение избирательного права, появление партий — последовала в Англии вслед за конституционной эволюцией власти. Основное различие британской и французской политических эволюции объясняется тем, что Великобритания пришла к конституционной реализации власти раньше, чем к демократизации. Во Франции же сначала были сделаны революционные попытки демократизации, и только потом произошел переход к конституционной реализации власти.
Французская революция сначала решила ввести некий эквивалент Конституции, которая уже существовала в Великобритании: выборы, представительное собрание, точные правила, по которым король обязан сотрудничать с представителями народа. Вскоре исторические бури разметали Конституции, и мы видим ряд режимов — республиканских, революционных, императорских, — в которых власть основана на произволе, деспотии, однако все эти правители искали себе оправдание в демократии. Французские либералы XIX века непрестанно размышляли о различии политических эволюции в Великобритании и во Франции. По их мнению, несчастье Франции в том, что она попыталась сначала создать республику или демократию вместо того, чтобы перво-наперво ввести необходимые для соблюдения свобод конституционные порядки. Сопоставляя судьбы обеих стран, либералы полагали, что англичане достигли своей цели — конституционного режима и личных свобод — без революции (революция произошла в XVII веке), тогда как Франция, с ее призывами к демократии и республике, металась от кризиса к кризису, так и не достигнув искомой цели.
Если говорить о прошлом, нет сомнения, что монархическим режимам удалось перейти к конституционной практике без массовых политических партий в их нынешнем виде и без всеобщего избирательного права.
В историческом аспекте более чем очевидно коренное различие конституционных и автократических режимов. В философском же плане Эрик Вейль, вероятно прав. Но при попытках социологического анализа различных политических режимов применение конституционного, критерия создает некоторые трудности.
Реализация власти может быть в разной степени конституционной. Во всех режимах есть установленные законом правила принятия правительственных решений. У Советского Союза есть Конституция, но правители не очень с нею считаются. Но и на Западе правители, ссылаясь на конституции, действуют в обход их, прибегают к различным махинациям.
Автократические режимы, как их определяет Эрик Вейль, это и традиционные додемократические, и авторитарные или тоталитарные постдемократические режимы, сформировавшиеся одновременно с многопартийными. Следует ли смешивать режимы традиционные, такие как португальский или испанский, и революционные, современные — национал-социализм или коммунизм? У них есть общие черты, в том числе — отказ от конституционных правил реализации власти[11], но с исторической и социологической точек зрения их нельзя отнести к одному типу.
Противопоставление конституционных режимов неконституционным предполагает, что философ делает выбор между двумя этими типами. Если однопартийные режимы по своей природе неконституционны, а в основе современного режима — конституционность, то конституционные режимы — либо пережитки прошлого, либо явление временное. Такое толкование с самого начала отвергает идеологическую систему, на которой зиждется режим, где партия монопольно владеет властью. В социологическом плане нам не следует избирать критерий, который заранее устраняет оправдание, используемое каким-то данным режимом. Такая классификация приводит (по Эрику Вейлю) к однозначному определению признаков современного государства.