Демократия (сборник)

Видал Гор

Расправив плечи, сделав глубокий вдох (интересно, почему так прерывисто стучит его сердце?), Бэрден кивнул дежурившему у входа верзиле полицейскому и вступил в мир сената.

Раздевалка, узкая, как коридор, тянулась во всю длину зала заседаний. Здесь, среди запирающихся гардеробов, черных кожаных диванов и письменных столов, сплетничали и вершили политику сенаторы, принадлежащие его партии. Бэрдена встретили шутливой овацией. Какой-то южанин в длиннополом сюртуке издал мятежный вопль и замахал флажком Конфедерации. Два сторонника Нового курса ретировались в дальний конец раздевалки и сделали вид, что изучают повестку дня. Довольный, Бэрден пил

содовую воду и выслушивал хвалу самому себе.

— Самое крупное наше достижение за последние двадцать лет, и все благодаря вам.

— Президент поклялся сломать вам шею, даже если это будет его последним шагом…

— Это будет его последним шагом. Старина Бэрден побьет его в любой момент…

— Бэрден может побить его в тысяча девятьсот сороковом году. Это будет наш год.

— Зачем портить хорошего сенатора, сделав из него президента?

Тут подошел старший сенатор [53] от штата, который представлял Бэрден: Джесс Момбергер, худощавый мужчина, носивший шляпы вроде сомбреро и наборные, сшитые из лоскутов кожи башмаки. Любил загадочно упоминать знаменитых бандитов Запада, делая вид, будто знает больше, чем намерен открыть.

53

То есть сенатор, избранный в сенат ранее своего коллеги от того же штата.

— Коллега. — Он взял руку Бэрдена своей оказавшейся неожиданно мягкой рукой. Как-никак, Запад давно уже завоеван. — Ты будешь президентом. Это написано у тебя на роже. И потому я хотел бы дать тебе совет…

Бэрден улыбнулся и слушал его, пока к нему не подошел бледнолицый сенатский посыльный в бриджах и сказал:

— Вице-президент в зале заседаний. Он хотел бы переговорить с вами, сенатор.

Покинув своих обожателей, Бэрден на мгновение остановился перед дверью из матового стекла, ведущей в зал, поправил галстук и прическу. Затем, толкнув вращающуюся дверь чуть сильнее, чем следовало, он вошел в зал заседаний, словно к себе домой.

Стараясь не смотреть на галерею, он прошел по проходу к своему креслу, высоко подняв подбородок, чтобы его узнали. Его узнали. Вспыхнули и тут же утихли быстро приглушенные председательским молоточком аплодисменты. Он занял свое место и сделал вид, будто изучает уложенные перед ним стопкой бумаги. Но он был настолько взволнован, что не мог прочесть ни слова. Наконец украдкой взглянул на галерею. Несколько человек находились в ложе прессы, галерея же была заполнена на одну треть — факт знаменательный, ибо сегодня не ожидалось ни дебатов, ни голосований. Люди пришли поглазеть на него и на сенат, который унизил президента.

Несколько сенаторов подошли к нему и поздравили его жестами слегка нарочитыми, не вполне естественными: каждый знал, что за ним наблюдают сотни глаз.

Затем Бэрден увидел вице-президента. Он не сидел на своем председательском месте, а стоял рядом, беседуя с группой сенаторов. Бэрден помахал ему рукой, а затем стал торжественно спускаться в колодец зала заседаний. Шум на галереях усилился — знатоки зашептались, гадая, о чем они говорят друг с другом. Конечно, ни о чем. В лучшие свои минуты вице-президент предпочитал афористический слог. Но Бэрден знал: главное в политике — это всегда то, что не произносится вслух. Они перебросились несколькими любезными фразами, внешне вроде бы лишенными всякой двусмысленности. Детали

прохождения законопроекта в комитете — ничего больше. Но что означал такой обмен любезностями, было ясно тем, кто знал Клуб. Этот крохотный человечек с красным лицом и зубами, как черный жемчуг, примкнул к Бэрдену Дэю. Была пущена в ход сила, и, подобно тому как огонь сплавляет два сложенных вместе куска металла, произошло сплавление. На время они объединились.

Не помня себя от радости, Бэрден вернулся в раздевалку, забыв подать условленный знак Клею. Дела шли лучше, чем он ожидал. Если вице-президент поддержит его в 1940 году, дело в шляпе.

Через толпу туристов он проворно протиснулся к выходу, время от времени удерживаемый их комплиментами и поздравлениями. На полпути к главному выходу его нагнал Клей.

— Что сказал вице-президент?

— Он с нами. От начала и до конца.

Они заговорили о предстоящем дневном заседании комитета. Бэрдена на нем не будет. Клей должен предупредить одного из сенаторов, чтобы тот подменил Бэрдена.

— Где же вы будете?

Бэрден тряхнул головой.

— Я хочу исчезнуть. Мне надо подумать. Позвони мне вечером домой.

Он ждал Генри под портиком Капитолия, зажмурив глаза от нестерпимого блеска солнца. Стояла такая жара, что он едва дышал. Следовало бы остаться в прохладном Капитолии, но он предпочел уединиться со своим триумфом.

— Отличная работа, сенатор.

Голос был приятным, ассоциации, с ним связанные, — нет.

Бэрден обернулся и увидел приближающегося к нему стройного, невозмутимого на вид человека в коричневом габардиновом костюме. Правая рука Бэрдена невольно дернулась, но он вовремя спохватился и прочертил ею в воздухе неловкую дугу, как будто разминая затекшее плечо.

— Я жду машину, — сказал он ни к селу ни к городу.

— Чего же еще? — Мистера Нилсона явно забавляло произведенное им впечатление. — Я только что видел вас вместе с вице-президентом. Он, должно быть, весьма доволен случившимся.

Бэрден повернулся и посмотрел на подъездную аллею: не видно ли Генри в подъезжающем «паккарде». Но ничего не увидел. Приятный голос продолжал:

— Вами сейчас довольны буквально все. Вам известно, что газеты Херста собираются предложить вашу кандидатуру в президенты?

А он не без изюминки. Бэрдену не удалось скрыть свою заинтересованность.

— Откуда вам это известно?

— Я никогда не раскрываю источников информации, сенатор, — усмехнулся Нилсон. — У вас, надеюсь, будет повод убедиться, что это мое лучшее качество.

Бэрден хмыкнул и снова хотел отвернуться, но голос мистера Нилсона (с Юга он или с Запада?) остановил его.

— Уж я-то могу вам сказать, что кампания «Дэя — в президенты» начнется с завтрашней редакционной статьи; ее пишет сам старик Херст.

— Это очень интересно, мистер Нилсон.

— Я думаю, вы будете замечательным президентом. Уж я-то, конечно, буду голосовать за вас.

— Мистер Нилсон…

— Да, сэр?

— Кто вы, черт побери?

— Друг.

— Нет, вы не друг.

— Ну, тогда мне хотелось бы им быть. В конце-то концов, мы выбираем друзей потому, что они непохожи на нас. Я никогда не буду великим государственным деятелем, таким, как вы. — Ирония, коварство, правда в утонченных пропорциях. — Я могу лишь позавидовать той жизни, какой живете вы, и, поскольку быть одновременно и тем, и другим, и третьим невозможно, я выбираю своих друзей с таким расчетом, чтобы благодаря им быть и политиком, и журналистом, и художником…