Демон против люфтваффе
Шрифт:
Бадер вначале не поверил, что пара "Спитфайров" в одном бою уничтожила два самолёта врага, а третий "вероятно повредила". Майк, молодчина, дал короткую очередь по падающему "Юнкерсу" с человечком на буксире, засняв крушение на память потомкам. Благодаря этому вопросы снялись, мы получили по медали "За лётные заслуги", а на моём рукаве появились полоски флаинг — офицера, знаменующие следующую ступеньку роста, нечто среднее между лейтенантом и старлеем в Красной Армии.
Изменение звания имело одно смешное последствие. В разгар боёв, когда я буквально рухнул в возмущённо скрипнувшее кресло у диспетчерской, начисто вымотанный боем, сержант вручил мне письмо, пересланное из одиннадцатой авиашколы в Шоубери. Истребительное
Коммандер прочитал, пыхнул трубкой. Рука по обыкновению отправила бумагу в корзину. Вдруг он подхватил листки на пути в мусор и сунул капралу из канцелярии крыла.
— Отправь обратно в авиашколу с припиской: нет у нас никакого пайлот — офицера Ханта, — он обернулся ко мне и подмигнул. — Задал работу их бюрократии ещё месяца на три. Пусть ищут пайлота.
Лидеру крыла виднее… Но, откровенно говоря, немного тревожно. Если Истребительное Командование и разведка забеспокоятся о моём местонахождении, могу и в дезертиры записать. Ангелу наверняка не понравится.
Глава девятнадцатая. "День Орла"
Ответная очередь из "Юнкерса" неприятным сухим треском прокатилась по корпусу "Спитфаера". Я снял палец с кнопки пулемётов и двинул ручку вперёд, подныривая немцу под брюхо. Вестибулярный аппарат, казалось бы, ко всему уже привычный, жалобно ойкнул, наградив пренеприятнейшим ощущением провала внизу живота, а мелкий мусор с пола брызнул в лицо, припорошив очки и кислородную маску. Вдобавок желудок, наполненный утренней овсянкой, взлетел к горлу и закупорил его. Голова коснулась фонаря кабины.
При резком опускании носа "Мерлин" захлёбывается на пару — тройку секунд — моему карбюратору тоже плохо от отрицательной силы тяжести. Мотор тут же подхватил, но как-то неровно, а на бронестекло брызнул гликоль из системы охлаждения. Ручка, вибрировавшая лишь во время стрельбы и флаттера, снова затряслась в такт перебоям движка, жалуясь на жизнь и плохое обращение.
Бросив в эфир традиционное "гот дэмед" и доложившись Мюррею, что выхожу из боя, я снизился ещё больше, там сориентировался на Тангмер, спрятавшийся от нас со "Спитти" милях в двадцати. Температура выросла на глазах, и пришлось выключить зажигание, иначе перегретый двигатель "поймает клин". И так, шесть тысяч футов высоты, я снижаюсь на летательном аппарате, который для свободного планирования ничуть не приспособлен. Даром что самолёт без мотора и прочей внутренней требухи именуют "планером". Поверьте, набор из каркаса и обшивки весом в тысячи фунтов толком не полетит без движка, как его не назови.
Я опустил очки на глаза и сдвинул фонарь, чтобы в последний момент не орудовать фомкой. Ветер засвистел очень громко, выгоняя из кабины жар, просочившийся от раскалённого мотора через две перегородки. Самое неприятное, между ногами и двигателем упрятан топливный бак, практически полный и готовый озарить яркой вспышкой южное английское побережье.
"Ты как хочешь, а при снижении до тысячи футов я прыгну".
"Можно подумать, без тебя один останусь, — резонно возразила шизофрения. — Давай я попробую посадить".
"Нет уж. Даже простреленный, "Спитфайр" не деградирует до И-15".
В лёгких препирательствах мы потеряли пять тысяч футов высоты и полторы сотни узлов скорости. "Пс — с-с", — сказала мне пневмосистема, теряя остатки давления. Она ушла на покой, отказываясь помочь в трудную минуту. Я включил двигатель
Небесный покровитель миловал, и машина, исполнив козлиный прыжок, кое-как удержалась на узких ногах, а я лишь обрадовался, что коммандер Ричардсон не ответственен за этот газон и не будет журить за мятую траву.
На шасси обильно намоталась проволока, тонны колючки старательно раскиданы по лужайкам в расчёте причинить неудобства германским планеристам и десантникам. В действительности на неё напарываются только самолёты КВВС, обречённые на вынужденную посадку. Бывает — капотируют.
Я огорчил диспетчера, что ещё жив, колупнул пальцем пулевую дырку на капоте и пешком отправился в Тангмер, на окраине которого разместилось командование сектором. В городке видал пару раз миловидных девиц из женской вспомогательной службы, но не заглядывал в их гнездовье. О нём на авиабазе сложено столько легенд! Даже название придумали: Хор красоток. Правда, пилоты больше горазды языками трепаться — до командного пункта каких-то три мили, а никто не сходил. Может, кое-кто уже и полазил, но молчит. У нашего брата — самца чаще так: работает или язык, или другой отросток. Вместе — редко.
Видок, правда… Бадер всегда одет в китель под лётной курткой, непременно белая рубашка и тёмный форменный галстук, сверху пижонский голубой шарф. Я же в сапогах, бриджах, свитере, меховая кожанка расстёгнута — начало августа тёплое. Потный весь, но не раздеваться же до трусов.
Налёт на гнездовье не понадобился. Курившая у дверей невысокая стройная девушка по имени Мардж меня поразила с первого выстрела. Как бомбардир с утреннего "Юнкерса" — не смертельно, но лучше сразу присесть. Я нёс какую-то чушь, она стандартные отговорки в ответ, мол, вы с каждой так любезничаете, мистер пилот. Ни в коем случае, вы — особенная, глубина ваших глаз свидетельствует о красоте и благородстве внутреннего мира. Ах, мистер, я знаю лётчиков, им в женщине нужна единственная глубина…
Хорошо, что беседа сразу свернула к конструктивному руслу. Благоразумные леди понимают: серьёзные отношения с истребителями строить глупо. Мы подобны пожарным на горящем пороховом складе. Но с июньских налётов пилоты "Спитфайров" и "Харрикейнов" превратились в национальную легенду, каких-то небесных рыцарей, от коих зависит выживание Альбиона. Я-то знаю, мы — всего лишь режущая кромка меча, у нас за спиной авиапромышленность, авиашколы, радарные системы, аэродромное обслуживание, снабжение. Но кто вспомнит безвестного сержанта, чей подвиг в своевременной подаче топлива к истребителям? Почёт и уважение достаются лётчикам. Невольно всплыло — авиадорес русос, такое же почтение к нашему брату, словно в Испании. Сразу взгрустнулось. Нет, Мардж ни капли не похожа на Марию. Светловолосая, носик вздёрнут, глаза серо — голубые, с дьяволятами… Грешница! Хочу согрешить, и именно с тобой. Тем более с самой Румынии ни с кем и ни разу. Главное, чтобы женщина сознавала — защитника Англии нужно вдохновить, это её вклад в общую победу. Вроде понимает.
— Мисс Остин! Время вашего перерыва вышло! — дама лет на десять старше тоже стрельнула глазками. Увы, трофей принадлежит Мардж, извини.
Митч колупнул пробитую рубашку охлаждения, понюхал палец в гликоле и масле, затем глубокомысленно заключил:
— Мотор отлетался. Новые есть, могу перекинуть, но…
— Договаривай, лентяй. Ты поставил ему диагноз по запаху?
— Завтра, максимум — послезавтра прибудут новые "Спиты". Бадер и комэски себе забронировали, и вы, сэр, если останетесь безлошадным, имеете неплохие шансы. С вашей манерой воевать вес заплаток достигнет тонны.