Демон ветра
Шрифт:
– Я могу помочь вам, сеньор! – с готовностью отозвался Сото. – Вы только прикажите, и я выполню любое ваше распоряжение!
Рамиро оторвался от тарелки с супом и изучающим взглядом посмотрел на Мара. Испуг у молодого сеньора полностью так и не прошел, вот и теперь Рамиро будто хотел о чем-то спросить, но не решался. Предложив помощь, Сото склонил голову – так требовали правила вежливости с вышестоящими; смотреть в глаза во время разговора было необходимо лишь врагу.
– Пожалуй, мне может понадобиться твоя помощь, – согласился Рамиро, возвращаясь к еде. – Конечно, не такая помощь,
И он провел пальцем по кадыку – жест, не требующий пояснений.
– Разумеется, сеньор, – подтвердил Сото, не обращая внимания на робкую попытку собеседника иронизировать. – В любое время дня и ночи я в вашем распоряжении.
– Отец был прав: ты и впрямь отличный слуга, – кивнул Рамиро, после чего спросил: – Ты уже нашел, где остановиться?
– Еще нет, сеньор.
– Остановишься у меня.
– Это невозможно, сеньор, – возразил Мара. – Меня преследуют Охотники, и я не могу допустить, чтобы вас обвинили в моем укрывательстве.
– Ничего, поселишься на чердаке и будешь выходить только по ночам… Не спорь – ты сам только что поклялся слушаться меня во всем!
– Как прикажете, сеньор…
– Гражданин ди Алмейдо… – начал было магистр Жерар, но был тут же прерван.
– Извольте называть меня как подобает: «сеньор ди Алмейдо»! – запротестовал дон Диего. – Я честный человек, и то, что я угодил к вам, – ужасное недоразумение. Очень скоро вам прикажут меня освободить, и вы пожалеете о своем беззаконии!
– Попасть в святые стены Комнаты Правды равносильно тому, что предстать пред ликом Господним, – терпеливо пояснил арестованному Жерар. – А пред ликом Всевышнего все равны – и сеньоры, и крестьяне. Но мы прекрасно помним, кто вы есть в миру, поэтому вам была выделена лучшая камера и вы не испытываете недостатка в пище.
– Какое почтение с вашей стороны! – гневно усмехнулся дон. – Вы даже взяли на себя заботу избавить меня от скуки и подсадили ко мне в камеру этого болтуна Альфонса. Он не дает мне ни минуты покоя, все твердит о своих прегрешениях и засыпает меня вопросами. Ваша честь, вы ведете грязную игру: неужто думаете, что я не догадываюсь, кто такой на самом деле ваш Альфонс и чьи уши слушают наши беседы по ту сторону вентиляционной отдушины?
– О чем таком вы говорите?! – возмутился Жерар. – Гражданин Альфонс Лопес такой же, как и вы, – оступившийся с праведного пути раб божий. Однако смею заметить, что в отличие от вас он искренне готов покаяться. А то, что он уговаривает покаяться и вас, лишний раз подчеркивает честность его намерений!.. Присаживайтесь, гражданин ди Алмейдо, не стойте.
– На Трон Еретика или на стул? – мрачно пошутил дон Диего.
– Пока на стул, но если будете упорствовать, в следующий раз я не буду с вами столь любезен. – По-деловому сосредоточенное лицо Жерара демонстрировало дону Диего, что шутки давно закончились.
Ди Алмейдо еще раз обвел взглядом жуткое убранство Комнаты Правды, негромко выругался и грузно опустился на подставленный Охотником стул.
– У вас что, нет нормальных кабинетов для бесед? – поинтересовался дон. – Хотя догадываюсь: это ведь тоже специальная процедура, нечто вроде
– Перестаньте говорить ерунду, гражданин ди Алмейдо, и настройтесь наконец на нужный лад. – Терпения Жерару было не занимать. При проведении столь тонкого процесса, как дознание, магистр контролировал себя превосходно, и если даже выходил из себя, то делал это преднамеренно, с целью надавить на подозреваемого психически. Однако дон ди Алмейдо был не тем человеком, который поддался бы на гнев инквизитора, и потому подход к нему требовался особенный: метод кнута и пряника, но кнута мягкого, а пряника большого и сладкого.
Лязгнула железная дверь, и в Комнату Правды вошел Главный магистр Мадридской епархии Гаспар де Сесо. Следом за ним семенил кругленький дьякон-секретарь с папкой бумаг под мышкой. Магистр Гаспар скупо поприветствовал дона ди Алмейдо; дон на его приветствие не ответил и даже не повернул в сторону де Сесо головы.
– Следует понимать, гражданин ди Алмейдо, что вас уже ознакомили с предъявленными обвинениями? – спросил Гаспар.
– Да, ваша честь, – отозвался вместо него Жерар. – На этом больше нет нужды заостряться.
– Тем лучше. Значит, у вас, гражданин ди Алмейдо, была целая ночь на раздумья, – продолжал Гаспар. – Итак, что вы намерены нам сегодня сообщить?
– Я все сказал вчера! – сверкнул глазами дон. – Больше мне добавить нечего!
– В таком случае довожу до вашего сведения, что наши неформальные беседы закончены и все дальнейшее будет дословно запротоколировано, – известил дона Главный магистр епархии, после чего придвинул к нему лежащее на столе Святое Писание. – Приступайте к ведению протокола, дьякон Себастьян… Гражданин ди Алмейдо, прежде чем приступить к предварительному дознанию, вы должны дать клятву на Святом Писании в том, что будете говорить нам только правду и ничего от нас не утаите. Прошу вас.
– Я всегда говорю правду! – возмутился дон Диего. – Раньше мне верили и без клятв!
– Значит, вы отказываетесь поклясться на Святом Писании? – Глаза де Сесо злобно сощурились. Жерар и толстый дьякон с занесенным над бумагой пером также настороженно замерли.
Ди Алмейдо посмотрел сначала на одного дознавателя, затем на второго…
– Вот в чем дело! – наградил он их кривой усмешкой. – Стоит мне отказаться от клятвы, и вы незамедлительно пришьете мне еще и отступничество! Не дождетесь! – дон положил руку на Святое Писание. – Клянусь, что буду говорить только правду и ничего от вас не утаю… Достаточно?
– Очень хорошо, – кивнул Гаспар, отодвигая от дона Писание. Дьякон тут же уткнулся в протокол и застрочил пером, то и дело макая его в чернильницу.
Далее дону Диего был повторно задан вопрос, на который он ответил категорическим отказом еще вчера: признает ли он, что у него в охране служит особо опасный чернокнижник, с помощью которого гражданин ди Алмейдо убил Главного казначея епархии, с коим у него не так давно случилась крупная ссора. Дон не счел за труд повторить, что никаких чернокнижников в штате не держит и Марко ди Гарсиа не убивал, а ссора действительно имела место, но дон не счел ее смертельным оскорблением и в тот же день про нее забыл.