Демонолога вызывали? Том 1
Шрифт:
— Какое из?
Азазель рассмеялся, закинув голову.
— Угадай.
Я скривил губы, понимая на что он намекает. Цыкнул зубом.
— Ясно.
— Молоде-е-е-ец. Соображаешь. Гляди, так и мозгов с опытом наберешься…
— Мои силы будут со мной? — перебил я его. Он снова осклабился.
— А сам как считаешь?
Надоел меня ставить в подчиненную позу и заставлять отчитываться и отвечать на вопросы.
— Считаю, что обязаны быть со мной. Я душа. Моя сила закреплена за душой, а не телом. Значит все
Азазель лукаво ухмыльнулся. Встал с трона, после чего сделал шаг со своей гряды и, размахивая широкими перепончатыми крыльями, мягко приземлился возле меня. Его хвост обвил мои ноги, как змея. Такой же гладкий, скользкий и неприятный на вид.
Он опустил голову и посмотрел мне прямо в глаза. У него были полностью черные глаза, а зрачки — оранжево-янтарные. Демон смотрел куда-то внутрь меня.
— Не говорю «по рукам». Контракт давно подписан. Говорю: до скорого.
Толчок я осознал постфактум. Азазель пихнул меня своей лапой в спину, от чего я влетел в овал, в котором показывали кино и провалился во тьму.
* * *
Сколько я находился во тьме — тяжело сказать. Пустота — это такое пространство, внутри которого время не имеет власти. Оно неизмеримо и неощутимо. Это могла быть минута, а может несколько часов.
— Я бы посоветовал тебе как минимум — узнать хоть что-нибудь о мире, — пронесся в пространстве голос, искаженный эхом и отражением. — На крайний случай — узнать что-то о себе.
— Азазель? Где я?
В ответ тишина.
А дальше я услышал плач. Кто-то тихонько хныкал. Я огляделся в этой темноте и увидел (да-да, именно увидел) парня, которого видел ранее в овале адского кинопроектора. Он сидел на заднице, подобрав под себя ноги. Голова упиралась в колени, а руки обнимали голени. Он тихонько хныкал.
Я подошел к нему осторожно. Наверное, он не заметил моего присутствия, пока я не сказал:
— Эй… ты в порядке?
Он слегка вздрогнул и замер. После чего поднял голову. Красные зареванные глаза, слезы и сопли растеклись по его лицу.
— Нет, — сказал он дрожащим и гнусавым голосом. — Я умер.
— С чего ты взял?
— Я так почувствовал, — сказал он. — А теперь ты здесь. Ты же смерть?
— Нет, — тихо сказал я, присаживаясь рядом. — Как тебя зовут?
— Андрей.
— А я Марк.
— И я Марк, — сказал он, улыбнувшись и утирая слезы на скулах и глазах.
— Вот как? — удивился я. — Значит, ты Марк-Андрей?
Он молча кивнул.
Ну, Азазель, стервец. Сукин сын. Шутки шутить удумал. Однажды я доберусь и натяну теле глаз прямо на жо…
— А кто ты? — спросил Андрей.
— Знаешь, я тоже умер, — сказал я ему. — Мне перерезали горло.
— Тебя казнили? — спросил он с каким-то ужасом в голосе.
— Скорее, принесли в жертву. Затем я попал
Я открыл глаза. Вернее, тело Андрея открыло глаза. Мое… Наше? Пожалуй, мое. Теперь мое.
— Вот так, — сказал я юношеским голосом, не то для себя, не то для Андрея. — Теперь я это ты.
«Здорово, — раздался голос Андрея в голове. — Но я ощущаю, что скоро исчезну. Я же умер».
«Вероятно, что так. Скажи мне, Андрей, где я?»
«Ты в Урсийской Империи, самом большом государстве на континенте».
«За что тебя избили те четверо?»
«Я не заплатил им дань за неделю. Я чищу обувь, а они — держат эту улицу».
«И сколько ты должен был им заплатить?»
«Три рубля».
«Это много?»
Я увидел мыслеобраз, как Андрей пожимает плечами.
«Кому как. Для меня много, для других — мало».
Логично.
Но что-то внутри головы подсказывало, что три каких-то местных рубля — это очень мало. Три рубля за жизнь человека. Смешно.
Я стоял в том самом переулке, в котором метелели Андрея. Старые кирпичные стены, покрытые мхом. Брусчатка под ногами. Чуть дальше по переулку был тупик. Бежать некуда.
Из переулка можно было выйти только по прямой. Я начал медленно вставать. Тело отзывалось болью в каждой мышце. Страшно было даже представить, какое количество синяков, кровоподтеков, гематом и ссадин можно было бы посчитать на этом худом тельце.
Я осмотрел себя в отражении старого мутного стекла в деревянной оконной раме: белая рубаха, вся в грязи. Черные штаны на тесьме с двумя карманами и парой заплаток и мокасины.
В правом кармане я нащупал что-то округлое. Сунул туда руку и вытащил что-то приплюснутой и круглой формы. У этого «что-то», с одной стороны, торчал носик, а к нему приторочена серебряная цепочка. Я нажал на этот продолговатый отросток и чуть было не выпустил предмет из руки. Он щелкнул и раскрылся, как ракушка.
— Что это? — спросил я в голос.
«Папин брегет, — раздался голос Андрея в голосе. Слегка глуховато и отдаленно».
— Брегет?
«Часы».
Действительно. Снизу были обычные часы, как и в моем мире. Правда таким вариантом уже почти никто не пользовался. Всюду была цифра. А тут, так сказать, старый вариант с римскими цифрами на круглом циферблате и двумя стрелками.
Вверху на крышечке была черно-белая фотография семейной пары с ребенком. Крупный мускулистый мужчина. Подтянутый. Статный. У него была короткая стрижка и толстые закрученные усы. Волосы явно напомажены. А в глазах — сталь. Кустистые суровые брови придавали его лицу строгости.
Женщина была одета в роскошное платье и подтянута корсетом. На голове широкополая шляпка с ситцем и бижутерией. Тонкий нос, пухлые губы, тонкие брови. Лицо в общем миловидное. Она держала ребенка — темноволосого мальца, довольно крупного. На вид ему было два-три года.