Дэмономания
Шрифт:
Раз он вскочил, сказав себе — в конце-то концов, у него же есть друзья, есть у кого спросить совета. Бо Брахман подскажет, что делать и что думать, надо пойти, поехать к нему сейчас же; однако мысль о тьме и дороге в гору была невыносима. Ну так позвонить. Телефона Бо в справочнике, разумеется, не было. Но Пирс помнил, что где-то его записал — на спичечном коробке, а может, на конверте, — еще в мае, когда они договаривались поехать на ферму Верхотура на праздник воздушных шаров.
Зеленое майское утро, и огромные воздушные шары взмывают над лугом. На одном
Вот он, номер-то.
Пирс набрал его и долго слушал гудки. Трубку подняла какая-то женщина: ах, Бо нет дома, он уехал (судя по голосу, она полагала, что Пирс должен это знать — все же знают), а когда вернется, бог весть. «Надеюсь, что скоро». Пирс опять уселся. То и дело вставал, чтобы подбросить дров в маленькую черную печку, или ходил в ванную проверить, течет ли вода, — с приходом ночи резко похолодало, — потом возвращался и садился вновь. Но и так пребывал в непрерывном движении: лигу за лигой шагал по пустыне, в которую забрел; ступал в такт биению своего сердца, не зная, какая дорога выведет отсюда, но в полной уверенности, что шагает он не по ней; Пирс наблюдал, как все вокруг теряет красоту и живость, будто сохнет, оставляя по себе — в насмешку или с печалью — лишь оболочки, с которыми отныне придется иметь дело: вот обувь, одежда, борода, еда; лишний хлам, который нужно отбросить в сторону, чтобы он не мешал Думать.
К вечеру тело отяжелело, словно бронзовое, и в то же время стало туманно-бесплотным (ничего не осталось, кроме горящего глаза и тикающего сердца). Пирсу казалось, что он умирает; если ему не помогут, если он как-нибудь да не встряхнется, тогда к рассвету, верно, уйдет уже слишком далеко и не сможет вернуться. Но кто же теперь поможет ему? Кто поддержит, у кого хватит сил? Кто не отбросит его страхи, но разделит их тяжесть? Он не знал никого.
Хотя, может, найдется одна. Ее имя и лицо припомнились Пирсу внезапно: так двусмысленные ответы всплывают из тьмы в Волшебном Черном Шаре. {412} Просидев чуть ли не час, повторяя про себя ее имя, как заклинание, Пирс поднялся на ноги и пошел искать телефонный справочник.
Едва набрав номер и услышав гудки, означавшие, что ее телефон зазвонил, Пирс с ужасом осознал, что время — хорошо за полночь; надо бы повесить трубку, но ведь он уже разбудил тот далекий дом, семь бед — один ответ, и прежде, чем он успел набраться трусости и положить трубку, ему ответил тихий голос. Мужской.
— Простите, — сказал Пирс. — Прошу прощения, я знаю, уже очень поздно, но могу я поговорить с… — (Пастором? Священницей?) — Могу я поговорить с Реей? Реей Расмуссен?
— Вообще-то она спит, — ответил голос. — Это очень срочно?
Он колебался лишь одно мгновение; теперь он понял, что срочно.
— Да. Очень.
Он услышал невнятное бормотание, и что-то упало, трубка, наверное.
—
— Да. Здравствуйте. Меня зовут Пирс Моффет. Вы, наверное, меня не помните, но…
— М-м, — пробормотала она. — Помню. Кажется. Роузи Мучо. Вы помогали на похоронах ее двоюродного дедушки. Да. Мы разговаривали с вами. Помню.
— Да. Честное слово, мне очень стыдно беспокоить вас в такое позднее время. Но мне надо с кем-то поговорить, надо побеседовать. С вами, ну как с профессионалом.
— Профессионалом?
— Мне правда очень плохо, — сказал Пирс. — Со мной случилось что-то ужасное, и я не пойму что.
Молчание; Пирс гадал — ошеломлена ли Рея, удивлена или задумалась. И тут она спросила:
— Это связано с вашей подругой и «Пауэрхаусом»?
— М-м, да, — ответил Пирс.
— Вы думаете, она в беде? Она страдает?
— Я… не думаю, — проговорил Пирс. — Не думаю, что страдает. С ней, кажется, все в порядке. А вот со мной…
— С вами?
— Скажите, — выдавил Пирс, зажмурившись от стыда, — нельзя ли мне заехать к вам?
Секундная пауза.
— Сейчас? — спросила Рея.
— Если можно, — сказал он.
— Пожалуй, нет, — ответила она. — Это было бы неудобно. Но если вам прямо сейчас нужно поговорить… Вы где?
Он объяснил.
— А, у Винтергальтеров? Да, знаю этот дом. Я тут вообще-то недалеко. Могла бы подъехать через несколько минут. Раз вы считаете, что это не телефонный разговор.
Пирс был поражен: она готова помочь человеку, о котором знает лишь то, что он же ей и рассказал, — и чуть не вскрикнул: нет, не надо, забудьте. Но в сердце у него затеплилась надежда.
— Я даже не уверен, что вообще смогу что-нибудь рассказать, — проговорил он.
— Несколько минут, — сказала она. — Пусть у вас горит свет.
— Хорошо, — ответил он. — Спасибо.
Что же я скажу ей, подумал Пирс, когда телефон умолк и стены дома вновь сомкнулись вокруг него. Как связался с магией забавы ради — дабы получить недозволенное, но желанное, — и нанес миру, «всему миру», непоправимый урон, словно мальчишка, который, играя с набором химических реактивов, случайно научился кристаллизовать или растворять узы пространства и времени, и процесс этот, начавшись с его бунзеновской горелки {413} в подвале дома, разворачивается по экспоненте. Стоп, стоп, не надо. Ужас и потрясение.
Он не пошевелился, даже когда по комнате пробежал свет фар.
— Какое замечательное одеяние, — сказала Рея, оценивающе оглядев и его, и жилище.
Это она о халате Сэма Олифанта, который Пирс носил пурпурным атласом наружу и подпоясывал кожаным ремнем. Он попытался что-то объяснить про халат, про себя, свою работу, занятия; многое он успел забыть и с трудом восстанавливал в памяти. Он предложил гостье кофе, она отказалась.
— Вот, присаживайтесь. — Он указал на кушетку и только тогда понял, что его логово совершенно не подходит ни для чьего обитания, кроме его собственного.