Демоны Алой розы
Шрифт:
– Да. Жалко парня.
– Жалко.
Они умолкают. Какая-то мысль пытается пробиться наружу, и Джон Рэд чувствует – надо спросить… ах, да!
– У монаха – получилось?
– Да. Мы спасли мир. Два мира, точнее.
– Два?
– Я не говорил тебе, но наши миры связаны. Если бы погиб ваш – погиб бы и наш.
– Вот оно как…
Эту фразу гоблин истолковывает по-своему.
– Зря ты так, – вздыхает он. – Мы бы все равно пришли помогать.
– Я и не думал, – обиженно произносит барон.
– Да? Ну, извини.
Помолчали.
–
– Дальше будет полнолуние, и мы уйдем к себе, – отзывается гоблин. – У вас есть луна, у нас есть луна, и они как-то связаны. Не спрашивай, как. Не знаю.
– А тот ключ, что ты дал монаху, он, значит, работает в любую луну?
Гоблин усмехается:
– Королеву можно сбросить с этой горы, и она выживет. А мы – существа тонкие, нежные. Помнишь, в каком виде нас нашли люди Нормана? И это мы еще перешли при благоприятном положении лун.
– Человеку такой переход не совершить?
– Сейчас – нет. Но Повелитель обещал поработать над этим. Сделать переход мягче, что ли… Думаю, он справится. Он умный.
В очередной раз Джон Рэд отмечает, что о своем загадочном Повелителе гоблин говорит с гордостью и любовью. Интересный, наверное, тип.
– Ты еще говорил, что этот ваш Повелитель обещал вам бессмертие?
– Нет. Не совсем. Шанс на воскрешение после… насильственной смерти.
– Шанс?
– Один из четырех, где-то. Двести тридцать шесть из тысячи.
– Даже вида делать не буду, что понял.
Гоблин фыркает, на мгновение становясь прежним собой.
– Думаешь, я понимаю? Раз в пятьсот лет душа возвращается в Кристалл, распадается на фрагменты, фрагменты разных душ собираются вместе, но их можно перехватить… И все это как-то связано с размножением кроликов.
– Кроликов?! Ты издеваешься?
– Да нет. Повелитель пытался объяснить мне про эту цифру, но… в общем, кролики там присутствовали, а остальное я не понял. Эта магия только с виду простая. Те ребята, что придумывали ее, они ведь поначалу хотели, чтобы было интересно. Развлечения всякие, загадки… кролики, опять же. А потом она стала реальностью, и мы всех этих кроликов получили на свою голову. Где-то так.
– Понятно. И есть один шанс из четырех, что ее удастся вернуть?
– Да. Повелитель однажды проделал это – с девушкой, которую любил. Так что – да, шанс есть. Только это будет душа, понимаешь? Не память.
– Вот как? А память… всего рода, говоришь?
– Память пропадет, – равнодушно говорит гоблин. – Пойдем, пора прощаться.
Легко, словно не вышел только что из тяжелейшего боя, он спрыгивает с камня, поднимает за локоть барона Джона и направляется к шатру лекаря, деликатно придерживая своего спутника, чтобы тот не спотыкался.
Генора-Зита умирает. Собственно, будь на ее месте человек, он умер бы еще тогда, в бою, еще с половиной,
Сейчас девушка больше походит на человека. Впрочем, под той коркой крови и грязи, что покрывает ее лицо и что не успел смыть изгнанный Акут-Аргалом (и до смерти обиженный на него за это) лекарь, оно, пожалуй, и не удивительно. И еще, как ни странно, она находится в сознании. Желтые «волчьи» глаза смотрят как всегда – ясно и насмешливо.
– Дылда.
– Тебе не следует разговаривать.
– Поучи меня еще.
Девушка поднимает руку, однако следовать штампам не собирается – вместо того, чтобы гладить склонившегося над ней юношу по щеке, она дергает его за нос. Затем рука падает.
– Все должно было быть не так! – Томас сжимает кулак размером без малого с голову своей собеседницы.
– Все прошло так, как надо, – строго поправляет его девушка. – Мы победили, помнишь? То-то… рыцарь. Все…
И замолкает. Несколько секунд Томас таращится на нее, и лишь затем до него доходит, что это и вправду – все.
– Ну уж нет!
Наверное, Джону Рэду следовало бы гордиться своим воспитанником – ни страхов, ни сомнений тот не испытывает – ни секунды. Вытаскивает кинжал, проводит им по своей ладони и прижимает руку к широкому порезу на щеке Геноры-Зиты.
– Я твоей крови. Слышишь?!
Ворвавшийся в шатер Акут-Аргал, влекущий барона Джона буквально на себе, шарахается назад, закрывая глаза от вспышки света, невидимого, впрочем, человеческому взгляду.
– Что ты наделал, парень?! Проклятье! – Довольно бесцеремонно уронив своего спутника на сваленное в углу тряпье, он бросается наружу.
– Ты! – раздается оттуда. – Гоблина сюда! Облейте его водой и тащите, бегом. Дорога каждая секунда!
Утро выдается солнечным и для отца Уолтера – ни облачка на небе и звонкое чириканье воробьев. Казалось бы – радуйся, но радоваться пожилому священнику не хочется совершенно. Вчера была битва – и в битве этой Ланкастерам сломали-таки хребет. Отец Уолтер не одобряет битв, и жертвы, сопутствующие подобному способу борьбы за корону, он тоже не одобряет.
Еще у него болит сердце – тупая ноющая боль поселилась за грудиной, – но это не опасно. Просто организм напоминает, что пора прекращать сидеть над документами до рассвета и что нужно отдыхать, хоть иногда.
«Взять, что ли, Чарли и поехать в аббатство»?
При мысли об аббатстве сердце разом перестает болеть. В аббатстве сейчас хорошо. Цветут яблони, звонят колокола, и смиренные братья вовсю предаются молитвам, прерываемым лишь грехом чревоугодия.
Кстати, пора бы Чарли уже появиться. Маленький негодник тоже радуется весне, и отец Уолтер даже самому себе не хочет признаваться, что боится – боится, что в один прекрасный день его питомец просто решит не возвращаться, предпочтя весну и свободу.