Демоны крови
Шрифт:
Уже начинало темнеть, когда Миша, миновав узкий пролив, миновав узкий пролив, обогнул мысок, направляя лодку в залив реки Черной. Там же ее и поставил, где и была, притулил к причалу, замкнул цепь на замок, ключ же, как и уговаривались, отдал местному мужичку с соседнего хутора — горелухинскому приятелю. Там же, на хуторе, стоял и «уазик».
Хуторянин поначалу Ратникова не признал, все плескал удивленно глазами — что, мол, за космач-бородач?
— Что, оброс? — хохотнул Миша.
— Так вас вроде двое было…
— Было…
— Да и обрасти…
Три дня! Всего лишь! Это вот столько тут времени и прошло… Понятно, чему так удивлялся мужик:
— Ну, ты это… в голову не бери.
— Да я и не беру, — хуторянин расхохотался. — Лодку ты пригнал, ключ принес, остальное — не мое дело.
Вот, молодец. Все бы так рассуждали!
— Ну, бывай! — махнув рукой, Ратников покинул хутор и, вытащив спрятанные под бампером ключи — было там сделано специальное потайное место — забрался в машину. Немного посидел, улыбнулся, запустил двигатель… Поехал. Насчет рожи своей, бородищей заросшей, особенно не переживал — в людные места заезжать не собирался. Все вот эдак, лесною дорожкою, через шестнадцать километров — поворот к усадьбе. Там хорошо, там дом, там — Машенька. Маша! Михаил только сейчас осознал, как соскучился. Ведь это здесь три дня прошло, а там — почти два месяца! Скорее! Скорее домой… Скорее.
Еще издали Ратников заподозрил неладное. Ворота усадьбы были открыты настежь, свет в доме не горел, хотя должен был — на улице-то темнело. Да и синей Машкиной «Оки» тоже нигде не было видно. Задержалась в магазине? С чего бы? Бросив машину во дворе, Миша, полный нехороших предчувствий, заскочил в избу:
— Маша! Машенька!
Напрасно, никто не откликнулся.
Михаил заглянул в холодильник — продуктов хватало, появились и новые, да и щи стояли почти не тронутые, а их Маша к возвращенью супруга хотела варить. Сварила. А супруга не дождалась. Или не дали дождаться?
А может, она все ж в магазине, чего раньше времени психовать? Съездить сейчас да проверить. Побриться только и волосы подровнять… незачем вызывать недоумение.
Молодой человек так и сделал — наскоро побрил бороду, подстригся — как уж сумел, а уж потом, попрыскавшись пахучей туалетной водою, прыгнул за руль. Поехал…
Было уже темно, фонари на улицах притихшего поселка горели через раз, да и те, что горели, казалось, еще больше сгущали тьму желтым своим тщедушным светом. Михаил сбавил скорость — по обочинам и прямо по проезжей части фланировали целые сонмы подростков и молодежи, в большинстве своем — пьяной, что было понятно — танцы. Как раз вот, наверное, кончились… Или только еще начинались? Впрочем, черт с ними.
Ратников подъехал к магазину, и не останавливаясь — увидел засов с замком — рванул дальше, на площадь, к почте… тоже, кстати, закрытой.
Черт! У кого бы спросить-то? Ну не у этих же полупьяных мальчиков-девочек… Горелухин! Заехать к нему — как раз и надо было бы… Может, он чего знает? Ежели на рыбалку никуда не упер или на охоту он может.
Еще с поворота увидев в
— Кого там черти несут?
— Это я, Гена.
— Кто — «я»? — хозяин избы выглянул в окошко. — А, это ты. Заходи, Миша, здорово!
— И тебе не хворать, Геннадий Иваныч, — войдя, поздоровался Ратников. — Что, ужин, что ли, затеял?
— Садись, садись, — Горелухин приветливо улыбнулся. — Вместе вот поснедаем.
Он так и не женился, жил бобылем, поскольку искренне считал всех баб алчными и неверными тварями. Не повезло один раз, вот и, обжегшись на молоке, дул на воду, да и что говорить — вряд ли в поселке еще оставались для него кандидатки, прошли уж давно те времена, канули в Лету. Из всех в деревне женщин Геннадий Иваныч уважал только старушек да некоторых «ученых» дачниц, ну вот Машу еще — но Маша — статья особая…
— Как сплавали?
— Да ничего. Моторку я твою на хутор пригнал, ключ отдал, как ты и сказал.
— Ну и славно. Портвейн будешь? Хороший, «три семерочки», Брыкин из города привез, я заказывал… — Геннадий Иваныч встал с лавки и полез в холодильник, старенькую, но вполне еще рабочую «Ладогу». — Капустиха-то разве настоящим товаром торгует? Людей только травит, тварь!
Миша вообще-то подобные напитки не жаловал, слишком уж современная их рецептура отличалась от той, прежней. Однако сейчас…
— А, давай, начисляй, чего уж! Ну, за здоровьице.
Махнув по полстакана, закусили жареной рыбкой прямо со сковородки.
— Слышь, Ген, — помолчав, тихо произнес Ратников. — Ты жены моей не видел?
— Маши, что ль?
— А что, у меня какая-то другая жена есть?
— Хм… Да ладно! Как же, третьего дня вот видал супружницу твою, в лабаз захаживал, она как раз на щи звала. Знатные щи-то?
— Спрашиваешь!
— И вчерась видал — на машинке своей в город мчалась.
— В город? — от удивления Ратников едва не пролил портвейн. — А что ей там делать-то? Да и правил она не знает… Водить-то умеет, да, но чтоб в город… А точно ее «Ока»?
— Да точно! Мы с Николаем, деверем, как раз на Малышкину гать шли… А она, «Ока»-то — на шоссе выезжала. Синяя такая… м-м… Эм три-два-один А Эм…
— Гляди-ка! — Михаил покачал головой. — Ты и номер помнишь!
— А что тут помнить-то? Оченно уж он приметный, — Горелухин долил из бутылки остатки. — Давай!
Выпили.
— Значит, уехала твоя жена, а ты, похоже, не в курсе?
— Да не могла она никуда уехать, Гена!
— Ну, могла, не могла… а ведь уехала! И что, даже записки никакой не оставила?
Записки… А ведь верно! Что же не посмотрел-то? Вот так прямо сразу взял и бросился, поехал… А вдруг и в самом деле написала чего Машенька? Ведь грамотна — сам учил!
— Поеду-ка домой, — озаботился Миша. — Вдруг Маша уже вернулась, а я тут.
— Учует портвешок-то, — провожая гостя на крыльцо, Геннадий Иваныч ухмыльнулся. — Этот запах любая баба учует.