Демоны в раю
Шрифт:
— Надя! — протянула она ладошку. — Кивелева…
Он схватился за нее, как за рыбину, готовую сорваться с крючка.
— Кранов, — представился вдруг севшим голо сом. Одновременно он наслаждался тактильным ощущением ее задержавшейся ладошки, слегка влажной и мягкой.
— А имя? — она смотрела прямо в глаза знатоку Достоевского и ничего не боялась, пережившая разочарование с красавцем Оленевым. После такого обмана она даже не помышляла о каких-либо новых отношениях.
— Имя? — переспросил Кран. — Ах, имя… — В башке у него плыло,
— А ты из какой школы?
Крану вдруг захотелось соврать, что он уже давно со средним образованием, но истинное чувство требует правды, и он сказал ее.
— Из сто двадцать седьмой. Она повспоминала.
— Не знаю такой…
— Недалеко от булочной Бухмана.
— А-а… А в каком ты классе?
— В девятом.
— Кажешься старше.
Внезапно интерес в ее глазах исчез, ей более нечего было спросить, она посмотрела на крохотные часики и заторопилась.
— А ты из какой школы?
— Из девятнадцатой, — ответила, засовывая тетради в холщовую сумку, на которой с помощью трафарета была изображена группа «АВВА». — Только я уже в десятом классе, мальчик!..
Надька Кивелева долго не появлялась в читальном зале. За это время Кран прочитал почти всего Достоевского, неожиданно проникся некоторыми его строчками, особенно теми, в которых повествовалось о неудачной любви и о страданиях, ей сопутствующих… В его ушах до сих нор звенел Надькин голосок с этим ее — «мальчик»!
А потом он пошел разыскивать се в чужой район, в школу номер девятнадцать.
На заднем дворе он дрался одновременно с тремя и уложил их тремя ударами, разбив костяшки кулака до крови.
А потом его били. Долго и жестоко. Он лежал, вжавшись в землю, прикрывая голову руками, и думал о ней…
Велели больше не соваться! Были правы, какого фига он шляется по чужой территории.
А он вновь пришел, выпивший портвейна, от того совершенно бесстрашный и злой.
Драка опять была долгой и жестокой. На сей раз Кран взял с собой кастет и сломал двоим скулы. Ему отбили почки, и пару недель он писал кровью… После драки, когда его, бессильного и почти покалеченного, подняли с земли и спросили, чего ему надо, он честно ответил, что влюблен в Надьку Кивелеву.
— И только? — хмыкнул кто-то.
— И столько! — огрызнулся Кран.
Пацаны посовещались и вынесли свой вердикт.
— К Надьке ходи. Разрешаем. Она все равно порченная!
Обе драки Надька Кивелева наблюдала из окна девичьего туалета. Она не понимала, зачем этот мальчик Вова, или Вован, пришел сюда во второй раз?.. Чтобы быть избитым так жестоко?.. А потом она услышала его признание и автоматически сказала «фу!». А потом Надька Кивелева услышала приговор себе.
Она знала, что такое порченная, знала, что теперь никто из нормальных парней не станет с ней водиться, только уроды будут допекать, мол, чего выкаблучиваешься, не целка уже!..
В девичьем туалете
Возвращаясь в свой район, Кран с каждым шагом чувствовал все большую боль. И не так почки его болели, как мучилась душа, так ей было плохо, что тело задыхалось, а глаза хотели плакать…
«С кем же она? — изводил себя Кран. — Да как же это?..»
Он доковылял до дома, где неожиданно столкнулся нос к носу со Слоном, его лучшим другом. Настроение Слона в отличие от него оказалось праздничным. Слон почти сиял, будто в лотерею выиграл. Тем не менее он заметил, что его друг почти покалечен, и предложил тотчас собрать пацанов, чтобы отомстить за друга. Кран лишь махнул рукой.
— Щас бы выпить, — тяжело вздохнул он.
— Давай! — чему-то обрадовался Слон. Его лицо опять сияло, как стекло в окне, вымытое к Первомаю.
— Где денег взять?
Слон сунул руку в карман брюк и позвенел подкладкой.
— Найдем.
— Сколько у тебя там?
Улыбнувшись широко всему миру, Слон выудил из кармана пять металлических рублей и вытянул их на раскрытой ладони.
— На две хватит! — в ответ улыбнулся разбитыми губами Кран. — И еще руль останется… Пошли?
Пошли.
Две Сухаревского «Ркацители» взяли в продуктовом, у партнерши Слона но интиму Силкиной А. И., женщины за тридцать, которая отпустила спиртное несовершеннолетним с ухмылкой, явно намекающей на что-то неприличное.
Друзья из магазина ушли быстро и распили кисляк на мусорке.
Избитый, а теперь еще и захмелевший Кран поделился с другом, что у него несчастная любовь, из-за которой он был вынужден прочитать всего Достоевского, а она оказалась проткнутой, а Слон, в свою очередь, икая из-за сведенного почти уксусным вином горла, выудил из штанов последний металлический рубль и сунул его почти под самый нос Крану.
— Чего ты? — не понял друг.
— Этой мой, — улыбался Слон.
— Ясно, не мой!
— Ты не понял, я его сделал!
— Кого?
— Да рубль же!
Кран недоверчиво косил на друга, размышляя о том, что Слон впервые напился до глюков, да еще сухариком!
— Возьми! — настаивал Слон.
Кран, конечно, взял. Рубль как рубль. Такие коллекционеры любят. Дают сверху по десять копеек.
— Рубль…
— Потри его! — не унимался Слон, заставляя Крана волноваться о состоянии психического расстройства друга.
Тем не менее он потер рубль о ладонь и увидел на коже следы металлической краски.
— Что это? — удивился и продолжал тереть, теперь уже о рукав заношенной куртки. — Не может быть!.. — он тер, пока на руке не остался тот же самый рубль, но непривычного, не денежного цвета. — Да как же ты?!
— Из свинца, — затараторил гордый Слон. — Пока не знаю состава металлов! Но непременно узнаю… Ты действительно думал, что он настоящий? Я его сверху красочкой подработал…
— Фальшивый рубль? — обалдел Кран.