Демьян Бедный
Шрифт:
Силы у поэта есть, потому что:
В строю и молодость и старость, Все — в напряженье, все — в бою. Страшней нет ярости, чем ярость В борьбе за родину свою!Только начался 1942 год, а Демьян совершенно точно предсказывает предателю французского народа Лавалю, до чего он дослужится: «Подлую тварь — на фонарь!» В 1945 году Лаваля казнят по приговору Верховного суда Франции.
Примечая свойство фашистской информации и пропаганды, Демьян в конце стихотворения на эту тему делает вывод: «Врут немцы дико, нагло, зычно, вранье в сплошной слилося гул. Врут так отчаянно обычно пред тем, как крикнуть: кар-р-ра-ул!» Поэт отлично знает, что ему еще предстоит сказать: «Вы посягнули на Москву и поплатилися Берлином!»
Но пока идет тяжелый 1942 год, и начало 1943-го Демьян отмечает одним из лучших своих стихотворений той поры. Это легенда «Месть».
Герой
Какой же юношеской оперативностью и огромным творческим диапазоном нужно было обладать, чтобы, написав такие стихи, мгновенно выполнить срочный заказ для заводского «Окна ТАСС» вроде:
…Не сталевар я, не прокатчик, Я заводской поэт-плакатчик И этим званием горжусь! Я дряблым людям не потатчик, Лют на язык, когда сержусь!Так же срочно надо было ответить на вопрос: «Что напечатать на кисетах, посылаемых на фронт?» Подарки бойцам собраны, час отправления поезда назначен!
Эх, махорочка душиста, Хорошо ее курнуть!.. Бей проклятого фашиста, Не давай ему вздохнуть!«Лихая рота стихов» Демьяна по-прежнему посылается им на фронт, во вражеский тыл, на поддержку своим. Очередное «Окно ТАСС» оповещает:
Геббельс хочет скрыть тревогу: Русским ставит он в вину, Что они ведут, ей-богу, Не по правилам войну. Что сказать бойцам советским? «Бьем мы гадов, не таим, Не по правилам немецким, А по правилам своим!»Нет, не забыл Демьян Бедный прежних боевых приемов! «Старые бивни, с надломами и почетными зазубринами» работают! Поэт не забыл ничего, в том числе своей верности в обращении к тому, кто ему дороже всех:
Высоких гениев творенья Не для одной живут поры: Из поколенья в поколенье Они несут свои дары. Наследье гениев былого — Источник вечного добра. Живое ленинское слово Звучит сегодня, как вчера. Трудясь, мы знаем: Ленин — с нами! И мы отважно под огнем Несем в боях сквозь дым и пламя Венчанное победой знамя С портретом Ленина на нем!Так отмечен день рождения Ильича в апреле 1944 года.
Все
Он предвосхищает конец Гитлера от лица его министра пропаганды Геббельса:
«Я извещу весь шар земной: Не нас повесили, мы сами Переселились в мир иной!»Ноябрь 1944 года. Исполняется сто лет со дня смерти великого баснописца Ивана Андреевича Крылова. Торжественное заседание в Большом театре. Вступительное слово говорит Демьян Бедный. Никто в зале не знает, что поэта привели сюда под руки: после недавнего инсульта и пареза правой стороны он плохо владеет рукой, немного расстроена речь. Поэтому Демьян, против обыкновения, читает:
«В старину на Востоке был обычай: передавать боевой булат из рода в род, как драгоценность. Как же у нас прежние литературоведы относились к крыловскому булату, к его оружию — к басне? Смешно вспомнить, но в большинстве распространенных старых учебников по теории словесности о басне было сказано буквально следующее: «Басня — вымершая литературная форма». Аминь, значит. Отжила свое время, покойница. Мертвая форма! Так эта форма после Крылова и пребывала в могильном забвении. И вдруг в 1912 году она оказалась живой, воскреснув на страницах руководимого Лениным боевого органа большевистской партии — газеты «Правда».
Царская цензура поначалу растерялась, а потом, опомнившись, пришла в исступленную ярость. Особо острые басни влекли за собой или штрафы, или конфискацию номеров «Правды», в которых были напечатаны эти басни, разоблачавшие и громившие врагов рабочего класса. Ряд рабочих-редакторов из-за басен подвергся тюремному заключению. Под конец само слово «басня» оказалось запретным. Однажды было представлено в цензуру несколько басен Эзопа в моем переводе. Жирным заголовком умышленно было оттенено: «Басни Эзопа». Но царский цензор свирепо перечеркнул все басни и на полях рукописи красным карандашом крупно вывел: «Знаем мы этого Эзопа!»
Нет, крыловское оружие, басню, хоронили преждевременно, она уже сослужила добрую службу рабочему классу, и она еще пригодится нам в борьбе со злом и пороками, унаследованными нами от прошлого и мешающими нашему социалистическому строительству, в борьбе с любыми врагами нашей Советской Родины и в борьбе с явными и скрытыми врагами нашей героической партии. И учителем нашим в применении этого испытанного оружия был и останется величайший мастер басни Крылов. Он жив. Он неразлучен со своим родным народом. Он — драгоценнейший алмаз в сверкающей короне великой и благороднейшей литературы и благороднейшего народа. Гениальный и мужественный народ, в недрах которого выкристаллизовываются подобные алмазы, непобедим!»
Новый, 1945 год поэт встречает описанием сцены, которую явственно видит на фронтовом шоссе, хотя так и не побывал на нем:
— Эй, — сказал ей молодчина У цистерны, у бензинной, — Как зовут тебя, дивчина? — Называют люди Зиной. — Так налей-ка мне бензина, Чтоб хватило до Берлина!Он думает не только о том, что советские войска скоро будут в Берлине, но и о той обстановке, которая сложится после победы:
Мы за друзей стоим горой. Спокон веков Известны мы своим радушьем, Но скажем господам иным за рубежом, Врага, что сердце нам хотел пронзить ножом, Не склонны мы дивить своим великодушьем. Мы перед Родиной ответственны во всем И пред потомками. Пусть знают «адвокаты»: Фашизму не избыть расплаты, Ему мы голову снесем!Демьяну Бедному под конец жизни выпала не только большая радость вдохновенного, нужного его народу труда, но и великое счастье дожить до Победы. Поэт пережил ее всего на шестнадцать дней. Но они были озарены спокойствием, несмотря на ощущение близости собственного конца. Еще накануне Победы, 24 февраля 1945 года, поэт написал себе эпитафию:
Не плачьте обо мне, простершемся в гробу, Я долг исполнил свой, и смерть я встретил бодро. Я за родной народ с врагами вел борьбу, Я с ним делил его геройскую судьбу, Трудяся с ним и в непогодь и в вёдро.