День ботаника

Батыршин Борис Борисович

– По декадам? Это как?

– Десятидневки. Восемь дней работы, два отдыха. Сегодня первый день декады.

Абитуриент повертел визитку в пальцах.

– И что мне надо будет делать?

Юность, как всегда, тороплива, вздохнул про себя секретарь. Зарплата, режим работы – это их не заботит. Другое дело – задачи, опасности, желательно, смертельные.

– Вот возьмут и узнаешь. Да, и напиши заявление – Университет выдаст тебе в счёт будущей стипендии небольшой аванс.

– Но я могу не набрать балл, достаточный для получения стипендии…

– А для

чего, по-твоему, я посылаю тебя к Яше? Премии за выходы в поле – это, друг мой, не стипендия! С полным иммунитетом к эЛ-А и такой физподготовкой тебе прямая дорога в рейдеры, а это уже совсем другие деньги. Рейдеры, – пояснил секретарь, – это сотрудники, обученные для действий глубоко в Лесу. Элита!

– Но меня никто не обучал…

– Обучат. И не забудь сдать анализ крови, без него тебя дальше вестибюля не выпустят.

Молодой человек сгрёб со стола бумаги и заспешил к двери. Секретарь проводил его взглядом и отогнал от себя вопрос, не дававший покоя уже третий день: зачем его старинному приятелю и однокашнику, ныне проректору сколковского филиала МГУ понадобилось, чтобы этот абитуриент попал именно в лабораторию экспериментальной микологии?

III

Даже с закрытыми глазами можно было с лёгкостью определить направление на набережную Водоотводного канала – по незримому, но убийственно реальному потоку удушающей, злобной энергии, хлещущей со стороны Чернолеса. Оттуда и приходят шипомордники – перебираются по Калинову, некогда Лужкову мосту. Ни одна самая отмороженная тварь не рискнёт сунуться в воду у берега Болотного острова – в момент одни косточки останутся…

Сергей повернулся к чёрному напору спиной и зашагал по Лаврушинскому переулку, мимо кирпичных тумб, соединённых проржавевшей фигурной решёткой.

Сквер на углу Ордынского тупика оккупировали великанские грабы. Их кроны смыкались высоко над крышами – на глаз в этих гигантах было метров по семьдесят.

Петюня, как выяснилось, и не думал паниковать. Он сидел на поваленной колонне, оставшейся от какого-то памятника, и дымил самокруткой. Серый ослик, постоянный спутник челнока в его коммерческих рейсах по Лесу, меланхолически пощипывал ползучую травку, которым была оплетена голова, венчающая колонну. Приметная такая голова: худое, измождённое лицо со впалыми щеками и скорбно изломанным разрезом рта. Её, как и саму колонну, покрывала густая зелёная патина.

– Ты бы за животиной приглядывал… – посоветовал Сергей. – Не ровён час, потравится. Чернолес в двух шагах, хрен его знает, что оттуда ветром надует?

– Не… – лениво отозвался челнок. Он погасил бычок о нос памятника и спрятал в кисет. – Скотина умная, знает, что можно жрать, а что – нельзя. Да и желудок лужёный, проволочный вьюн, и тот переваривает. Где твой ящик-то, приволок?

– Нет ящика… – вздохнул Сергей. – Не понадобился, прямо там и бросил.

– Жаль. – посочувствовал Петюня. – Выходит, зря его пёрли? Ну да, на нет и суда нет, на обратном пути легче будет.

Ящик, которым интересовался напарник, плоская дубовая коробка метр на метр с четвертью, на

латунных петлях, с замками и кожаными уплотнениями, предназначался для другого заказа. Ради него Сергей и пригласил челнока с осликом – не тащить же на себе увесистый и крайне неудобный груз?

– Бич, ты в курсах, что у тебя щека порвана?

Сергей провёл пальцами по лицу.

– Шипомордник зацепил. Надо же, я и не заметил…

Петюня охнул и полез в кармашек своего рюкзака.

– Давай обработаю, а то, мало ли какая зараза?

Он откупорил стеклянную баночку, зачерпнул пальцем зелёную, сильно пахнущую травами смесь и стал накладывать её на пораненную щёку. Сергей зашипел – смесь жгла.

– Во-от, сейчас заклеим – и ладненько. Где тебя угораздило, с шипомордниками? Руку-то убери! Как ребёнок, право слово!

Егерь поспешно отдёрнул пальцы от пластыря.

– Внутри, в вестибюле галереи. Кстати, пора отсюда валить – как бы они нам на хвост не сели.

Шипомордники по своей природе не способны смирится с поражением. Уцелевшие твари разбредутся по одной, но далеко не уйдут – каждая отыщет другую стаю, и после приветственного ритуала, состоящего из немелодичных трелей, прыжков и подёргиваний хвостами, поведёт их по следам обидчика. И горе тому, если он не успеет уйти достаточно далеко: часа не пройдёт, как на хвосте повиснет десятка полтора голодных – шипомордники всегда голодны! – чернолесских гадин.

Челнок встревожился.

– Валим, конечно! Иди сюда, Мойша, подпругу подтяну…

В своё время, узнав, как Петюня зовёт своего длинноухого напарника, Сергей заподозрил челнока в антисемитизме. Выяснилось, однако, что имя дано в честь ослика из старого мультика про Алёшу Поповича. Звали мультяшного ослика, разумеется, «Моисей» – в честь библейского пророка.

Ослик Мойша, услыхав своё имя, оторвался от трапезы и повернулся к егерю. В выпуклых глазах читался немой укор: «Не мог подольше погулять, не видишь – кушаю!?»

Петюня обитал в Лесу с первых дней, и оставалось лишь удивляться, как десятилетний пацанёнок сумел в одиночку выжить в безумном хаосе Зелёного Прилива. А ведь выжил, вырос и даже занятие нашёл в самый раз для одиночки: стал одним из бродячих торговцев, называемых, по старой московской привычке «челноками». С егерем он был знаком давно и не раз оказывал ему подобные услуги.

– Бич, а правда, что стая, когда потеряет след, съедает проводника?

– Откуда ты это взял? – Сергей удивлённо поднял брови. – Ты ж, клык на холодец, живого шипомордника в глаза не видел!

– Уберёг бог! – челнок сплюнул и мелко перекрестился. Он, как и большинство лесовиков, имел своеобразные представления о религии, но суеверен был до крайности. – Один человек с Большого Болота рассказывал. Постоят мол, пощёлкают, а потом набрасываются на чужака и рвут в клочки.

«Большим Болотом» в Лесу называли обширные заболоченные территории к северу от ВДНХ.

– Байки всё это. Откуда болотным жителям знать повадки шипомордников? Их не то, что в тех краях – за рекой-то ни разу не встречали.