День Гагарина

Сборник

Минута, две… И радостный возглас:

— Пеленги есть!!! Только что передали…

— Ура-а!

И сразу спало напряжение. Все кричат, хлопают друг друга по плечам, кто-то закуривает, кто-то бросает сигарету оземь, и все-все — на улицу, на солнце.

Собираются группками. Равнодушных нет, да и могли ли быть такие. Неподалеку с несколько ошалелыми глазами что-то ожесточенно доказывают друг другу Константин Феоктистов и Марк Лазаревич Галлай. Прислушался. Спорят о роли человека и автоматов в исследовании космоса. Ну что ж, ученые готовы спорить в самых неподходящих местах и в самое неподходящее время… Но это сейчас.

А день-два назад и конструкторы, и опытнейшие летчики-испытатели, и ученые, не спорили, а весь свой опыт, все свои знания старались отдать только одному — полету Юрия Гагарина.

Помню, в окружении молодежи, радостно улыбаясь, стоял Михаил Клавдиевич Тихонравов — ветеран нашей ракетной техники, гирдовец, конструктор первых отечественных жидкостных ракет. Сегодняшний день — день воплощения и его мечты. И для молодежи, пришедшей в ракетную технику всего несколько лет назад, он стал таким же днем.

Среди группы медиков — Константин Давыдович Бушуев. Рядом радисты, управленцы… Разговор везде — один: о полете и Юрии. Подошел, помню, Борис Викторович Раушенбах, постоял минуту, послушал.

— Да это что, братцы. Интересно вот другое. Смотрел я на своих коллег, и знаете — чья система в тот момент работала, или должна была заработать, те стоят и не дышат. А как только отработала, вздыхают — и скорее в сторонку.

— Да-да, очень интересно, — заметил кто-то, — а скажите, уважаемый коллега, почему это вы после работы системы ориентации, она ведь ваша, кажется, — перекрестились?

— Ну, это вы бросьте, не может быть.

— Да что бросьте. За другими-то вы смотрели… Подошел я к нашим монтажникам, с которыми на верхнем мостике работали. Володя Морозов улыбается своей широкой, открытой улыбкой:

— Ну, ведущий, поздравляем! Ну и напугали вы нас…

— Это как же?

— Да вот вышли вы, когда еще «Восток» на орбите был, а губу, наверно, прикусили — кровь течет. Ну, думаем, что-нибудь случилось…

На крылечко, где пункт связи был, вышли председатель Госкомиссии, Келдыш, Королев, главные конструкторы рядом с ними. Шквал аплодисментов. Сергей Павлович быстро прошел через бетонку к своему маленькому домику, тому, рядом с которым всего семь часов назад проснулся Юрий. Подумать только, всего семь часов назад мир еще ничего не знал. А теперь радио разнесло по всем странам и континентам ошеломляющую весть: «Человек в космосе! Советский человек!»

В дверях появился кто-то с листочком бумаги в руках. Что-то стал выкрикивать. Прислушался — фамилии: одна, другая, третья. И вдруг свою услышал. Протолкнулся поближе, спросил, что это за список.

— Срочно собирайтесь. Сергей Павлович приказал через десять минут быть в машине. Выезжаете на аэродром.

Собираться? Какое там! Схватив первое, что под руки попало, сунул в чемоданчик и бегом. Степные километры летели с сумасшедшей скоростью. Наш «газик», подпрыгивая на стыках бетонных плит, летел словно конек-горбунок.

Въехали на аэродром. Наш заводской самолет уже прогревал моторы. Взлетели. Константин Николаевич Руднев, Мстислав Всеволодович Келдыш, Сергей Павлович Королев, его заместители, другие главные конструкторы-смежники, радуются словно студенты-первокурсники после экзаменов. Оживленные разговоры, шутки, смех.

— Ну и молодец же Юрий! — Сергей Павлович, только что до слез хохотавший по поводу какого-то каламбура Келдыша, вытер платком глаза, сел в свое кресло. —

Вы знаете, подхожу я на днях к нему — он весь такой веселый, сияет, как солнышко. «Что ты улыбаешься?»— спрашиваю. «Не знаю, Сергей Павлович, наверное, — говорит он, — человек я такой несерьезный». Подумал я, да… побольше бы на земле нашей матушке таких «несерьезных»… А вот сегодня утром, когда они с Титовым одевались, приехал я к ним и спрашиваю Гагарина: «Как настроение?» А он отвечает: «Отличное. А как у вас?» Посмотрел на меня внимательно и улыбаться перестал. Наверное, хорош вид у меня был. И говорит: «Сергей Павлович, да вы не беспокойтесь, все будет хорошо». Самому до старта остался час, а он меня успокаивает!

Сергей Павлович задумался и, откинувшись на спинку кресла, проговорил:

— А знаете, товарищи, этот полет откроет новые, невиданные перспективы науке. Полетят еще наши «Востоки». А ведь потом… потом надо думать о создании на орбите постоянной обитаемой станции. Думаю, в таком деле нам нельзя продвигаться в одиночку. Нужно международное сотрудничество. Исследование, освоение космоса — это дело всех землян…

Прошли как одно мгновение несколько часов полета, и вот под крылом самолета блеснула Волга. Приземлились. К этому времени мы все знали, что «Восток» уже на земле, а Юрий чувствует себя нормально и уже отдыхает. Прямо с аэродрома, пересев на четыре вертолета, вылетели к месту посадки. На берегу одного из протоков Волги, на гребне довольно крутого откоса, лежал спускаемый аппарат — обугленный, какой-то загадочный…

Арвид Владимирович Палло со своими товарищами, прилетевший сюда с поисковой группой, докладывает Сергею Павловичу, стараясь говорить кратко и официально, но, быстро сбившись, восторженно говорит:

— Все хорошо, никаких повреждений! Ни у Юрия, ни у спускаемого аппарата. Оба в полном порядке. Тому и другому немного отдохнуть — и опять в полет можно!

Улучив момент, залезаю в люк. Осмотрелся. Действительно, все в полном порядке. Подошел Арвид Владимирович, облокотился на обрез люка и со смехом рассказывает:

— А знаешь, мы еще из окна вертолета увидели, что все в порядке. Как только сели, помчались со всех ног к шарику. В кабине еще что-то жужжало…

— Вентилятор, наверное. Он должен был продолжать работать.

— Может, и вентилятор. И представь себе, — продолжал Арвид Владимирович, — в кабине уже успел побывать механик местного колхоза. Он нам отрекомендовался и доложил, что во всем полностью разобрался и что впечатление от космической техники у него осталось хорошее. Правда, тубу с пищей отдавал со слезами на глазах. И вообще, должен тебе сказать, тут по части сувениров пришлось большую воспитательную работу провести. Вот гляди, поролоновую обшивку пообщипали, фольгу кусками отодрали. И все на сувениры…

Конец фразы услышал подошедший Сергей Павлович.

— Так воспитательную работу, говоришь, старина, провести пришлось? «Восток» чуть на сувениры не разобрали? Это безобразие! Это черт знает что такое! А вы куда смотрели?!

А глаза смеются. Не выдержал, сам рассмеялся.

— Ну ладно, механику вы сувенира не дали. Ну а мне и вот товарищам, может быть, что-нибудь дадите, а?

Кто-то говорит:

— Сергей Павлович! Вам — весь спускаемый аппарат!

— Нет, дорогие товарищи, — глаза его стали серьезными. — Он теперь — история! Достояние всего человечества. Он — первый!