День гнева (Недобрый день)
Шрифт:
— За что? — холодно вопросил Мордред. — Он собирался жениться на ней.
Эти слова заставили Гахериса на мгновение умолкнуть. Они с Мордредом как раз дошли до стены фруктового сада, тут Гахерис помедлил под раскидистой яблоней и обернулся. В прорехе меж бегущими по небу облаками показалась луна, и пятна крови на груди у Гахериса показались Мордреду черными дырами.
— Если они не убьют его, я его убью.
— Ты можешь попробовать, — сухо ответил Мордред, — но спору нет, это он тебя убьет. А тогда твои братья попытаются расправиться с ним. Видишь, к чему приведут события этой ночи?
— А ты? Тебе как будто и дела ни до чего нет? Ты говоришь так, как будто тебя это никак не касается.
— О нет, еще как касается, —
Подождав, пока Гахерис перелезет, Мордред вскарабкался на стену следом, но остался сидеть на ней, глядя, как его сводный брат отвязывает своего коня и подтягивает подпругу. Потом он нагнулся и рукоятью вперед подал Гахерису меч.
— Куда ты направишься?
— На север. Нет, не на острова и не в Дунпельдир, его ведь тоже от имени Артура держит его человек. А что теперь не его? Но я найду место, где смогу предложить свою службу.
— А пока возьми мой кошелек. Вот держи.
— Благодарю тебя, брат. — Гахерис поймал кошель и вскочил в седло. Так он оказался почти на одной высоте с Мордредом. Он на мгновенье натянул поводья — застоявшийся конь его рвался с места. — Когда увидишь Гавейна и остальных…
— Сказать им правду и от твоего имени выступить в твою защиту. Я сделаю, что смогу. Прощай.
Гахерис развернул коня. Вскоре и следа его не осталось, если не считать исчезавшего в ночи приглушенного топота копыт. Мордред спрыгнул со стены и фруктовым садом пошел назад к монастырю.
5
Так умерла Моргауза, королева-ведьма Лотиана и Оркнейских островов, смертью своей оставив зловещее варево невзгод для ненавистного брата.
Невзгоды эти имели тяжкие последствия. Гахерис подвергся изгнанию, а Ламорак, когда белый как полотно явился в штаб-квартиру безмолвно сложить к ногам короля свой меч, был освобожден от своего поста, а в награду за службу получил приказ удалиться от двора до тех пор, пока не уляжется пыль.
Это случилось не скоро. Гавейн в ярости, вызванной скорее оскорбленной гордостью, чем горем по матери, клялся всеми дикими богами севера отомстить Ламораку и своему брату и пропускал мимо ушей все, что бы ни говорил ему Артур, — как мольбы, так и угрозы.
Указывал ему Артур и на то, что Ламорак предложил Моргаузе вступить с ним в брак, а ее согласие давало ему, как суженому, право на ее ложе и право самому отомстить ее убийце. От этого права Ламорак, один из первых и самых верных Соратников Артура, отрекся. Но ничто из этого не могло умилостивить Гавейна, в чьем гневе была немалая доля мужской ревности.
С не меньшей яростью поносил Гавейн и Гахериса, но тут он не получил поддержки братьев. Агравейн, который из двух близнецов всегда был заводилой, теперь, без Гахериса. казался потерянным; он все больше искал общества Мордреда, который по собственным причинам с готовностью терпел его. Гарет не только остерегался высказывать свое мнение, но и вообще предпочитал отмалчиваться. Своей смертью, как и своей жизнью, мать нанесла ему тяжелую обиду: сколь бы горькой ни была для самого младшего из ее сыновей история ужасной ее смерти, известие о ее непристойностях в монастыре жалило его много больнее.
Но все призывы к мести должны были утихнуть. Ламорак уехал, и никто не знал куда. Гахерис растворился в северных туманах, Моргаузу похоронили на монастырском кладбище, а Артур со своей свитой вернулся в Камелот. Постепенно, исключительно из отсутствия дров, пожар, разожженный этой смертью, потух. Артур, любивший племянников, получив известие о смерти Моргаузы, втайне испытал облегчение. Со всей возможной осторожностью король держал курс между мелями и старался не оставлять
И так своей смертью Моргауза совершила то, что намеревалась совершить при жизни. Она заронила язву в расцветающую рыцарственность Артурова двора: и иронией судьбы ею стал не бастард, которого она взрастила на погибель брату, а трое ее законных, буйных и непредсказуемых и теперь уже почти неконтролируемых сыновей.
Мордред оставался вне всего этого. Он проявил находчивость и умение сохранять ясный ум, предотвратил дальнейшее кровопролитие в ту кровавую ночь и выиграл время для трезвых решений. То, что оркнейские принцы отказывались — а иные поговаривали, что не могли, — прислушаться к трезвым советам, едва ли можно было поставить ему в вину. Следует заметить, что двор все реже и реже причислял его к “оркнейскому выводку”. Исподволь расстояние между ним и его сводными братьями все увеличивалось. А со смертью Моргаузы едва ли кто утруждал себя тем, чтобы поддерживать шараду о “племяннике Верховного короля”. Он стал просто “принц Мордред”, и всем было известно, что этот принц близок к королю и в милости у королевы.
Спустя некоторое время по возвращении в Камелот Артур собрал Совет в Круглом зале.
Это был первый из подобных Советов, на который были по праву — как Соратники — допущены двое младших оркнейских братьев. Даже Мордреда, которому вместе с Гавейном несколько лет назад дано было такое право, ожидали перемены: вместо того чтобы подвести его к месту по левую руку от короля, что было его привилегией последние два года, распорядитель двора подвел его к сиденью по правую руку, которое обычно занимал Бедуир. Бедуир на сей раз занял место слева. Если конюший и чувствовал себя ущемленным, он ничем не проявил этого. Улыбка, которой он приветствовал Мордреда, была искренней, а учтивый полупоклон говорил о том, что бывалый воин признает новое возвышенье молодого человека.
Бедуир, друг короля по детским играм и постоянный его спутник, был человек сдержанный, но с глазами поэта и после короля — самый опасный клинок в королевстве. Он сражался бок о бок с Артуром во всех крупных кампаниях и вместе с ним делил славу полководца, очистившего пределы Британии от саксонской угрозы. Вероятно, единственный из полководцев и боевых командиров Артура, он не выказывал скуки и нетерпения во времена столь затянувшегося мира, и когда Артур покидал страну по просьбе кого-либо из союзников или родичей и забирал с собой военную дружину, Бедуир как будто никогда не негодовал на то, что ему приходилось оставаться местоблюстителем трона в отсутствие короля. Слухи, как прекрасно знал Мордред, находили немало тому причин: Бедуир так и не взял себе жену и столько же времени, сколь с самим королем, проводил подле королевы, так что сплетники перешептывались, что королева и первый рыцарь, дескать, любовники. Но Мордред, также постоянно бывший при них, ни разу не мог уловить ни единого взгляда или жеста, который мог бы послужить тому доказательством. С ним, Мордредом, королева была столь же добра и весела, сколь бывала с Бедуиром, и потому он стал бы отрицать даже с мечом в руке существование какой-либо связи между ними — быть может, не без доли некоторой вскормленной Моргаузой ревности.