День гнева (Недобрый день)
Шрифт:
— Ну… Разве при тебе не должны быть слуги? — помявшись, спросил он. — Я думал… принцы никогда не выходят одни.
— Не выходят. Я ото всех улизнул.
— А королева не рассердится? — с сомнением спросил Мордред.
Наконец он пробил брешь в этой самоуверенности.
— Вероятно.
Небрежно брошенное слово прозвучало беспечно, но, пожалуй, слишком громко, и Мордреду почудилось в нем дурное предчувствие. Но и это он тоже мог понять и даже посочувствовать. Среди островитян ни для кого не было секретом, что их королева — ведьма и потому ее следует бояться. Они гордились этим,
— Но, может, на сей раз она и не прикажет меня высечь, — с надеждой сказал юный король Оркнейских островов. — Особенно если узнает, что я повредил ногу. И я действительно добыл соколят. — Он помялся. — Слушай, я правда не уверен, что смогу добраться домой без чужой помощи. А тебя накажут за то, что ты оставил работу? Насколько я вижу, твой отец ничего не потерял. Может, если ты мог бы пойти и рассказать во дворце, где ты…
— Это не важно.
К Мордреду вновь вернулась уверенность в себе. Выходит, есть и другие различия между ним и этим богатым наследником всех островов. Принц боится своей матери, ему вскоре придется давать ответ в том, где он был, и улещивать ее крадеными соколами, чтобы вернуть ее милости. А он, Мордред…
— Я сам себе хозяин, — беспечно и просто объявил он. — Я помогу тебе вернуться. Подожди, дай я только схожу за волокушей, тогда я оттащу тебя на ней во дворец. Думаю, веревка выдержит.
— Ну, если ты так в этом уверен… — Гавейн принял протянутую руку и дал поднять себя на ноги. — А ты сильный. Сколько тебе лет, Мордред?
— Десять. Ну, почти одиннадцать.
Если Гавейн испытал какое-либо удовлетворение от этого ответа, он постарался его скрыть. Когда они стояли вот так друг перед другом, Мордред был выше нового знакомого на целых два пальца.
— А, так ты на год старше меня. Тебе, вероятно, не придется тащить меня далеко, — добавил Гавейн. — Меня уже, наверное, давно хватились и послали кого-нибудь на поиски. А вот и они.
И это была правда. С гребня соседнего взгорка, где вереск поднимался навстречу самому небу, послышался оклик. Потом, поспешая, по склону стали спускаться трое. Двое из них, судя по платью и по оружию — при них были щиты и копья, — были королевскими стражниками, третий вел в поводу лошадь.
— Так тому и быть, — отозвался Мордред. — Выходит, волокуша тебе не понадобится. — Он подобрал веревку. — Тогда мне пора возвращаться к работе.
— Еще раз спасибо. — Гавейн помялся. Теперь он, похоже, чувствовал себя неловко. — Подожди, Мордред. Не уходи. Я сказал, что ты ничего на этом не потеряешь, так будет по справедливости. Денег у меня при себе нет, но тебе что-нибудь пришлют… Ты сказал, что живешь там, за утесом? Как зовут твоего отца?
— Бруд-рыбак.
— Мордред, сын Бруда, — кивнул Гавейн. — Я уверен, мать что-нибудь тебе пришлет. Если она пошлет тебе денег или какой другой дар, ты ведь его примешь, правда?
Из уст принца и обращенный к сыну рыбака это был странный вопрос, но ни одному из мальчиков так не показалось.
Мордред улыбнулся, и эта полуулыбка с поджатыми губами показалась
— Разумеется. Почему бы и нет? Только глупец отказывается от даров, в особенности если он их заслужил. А я себя глупцом не считаю, — добавил Мордред.
2
Вызов во дворец пришел на следующий день. Доставили его двое мужчин, королевины стражники по оружию и одеждам, и принесли они не монету или другой дар, а приказ явиться во дворец и предстать пред королевские очи. Королева, похоже, желала сама поблагодарить спасителя своего сына.
Мордред, распрямившись надо рвом, где нарезал бруски торфа, уставился на стражников, силясь побороть или хотя бы скрыть прилив внезапного волненья.
— Сейчас? Вы хотите сказать, я должен пойти с вами?
— Таков приказ, — весело отозвался старший из стражников. — Так она и сказала, чтобы мы привели тебя во дворец. А второй с грубоватым добродушием добавил:
— Тебе нечего бояться, малец. По всему выходит, что ты отличился, и тебе за это что-нибудь да причитается.
— Я не боюсь, — с приводящим в замешательство самообладаньем, которое так удивило Гавейна, ответил Мордред. — Но я слишком грязен. Я не могу явиться к королеве в таком виде. Мне надо сперва пойти домой и немного почиститься.
Стражники переглянулись, после чего старший сказал:
— И то верно. Далеко отсюда твой дом?
— Вон там. Вон видите, тропинка поднимается на утес, так вот, надо по ней спуститься, и сразу будет мой дом. Всего пару минут. — Мальчик наклонился за веревкой волокуши.
Волокуша была уже наполовину полна. Бросив мотыгу поверх торфа, он двинулся по тропинке, таща волокушу за собой. Идти по высохшей и стертой траве было скользко, и потому полозья из китовой кости шли легко. Мордред почти бежал, а стражники шагали следом. На верху спуска они помедлили, поджидая, пока мальчик с рожденной привычкой легкостью развернул волокушу так, чтобы с холма она спускалась впереди него — тогда сам он сможет налегать на веревку, чтобы замедлить ее спуск. Он дал волокуше закатиться в поленницу сложенных брусков торфа в траве за хижиной, бросил веревку и побежал внутрь. Сула толкла в ступе зерно. Две забредшие в хижину несушки требовательно кудахтали у нее под ногами. Услышав шаги мальчика, женщина удивленно подняла голову.
— Как ты рано! В чем дело?
— Мама, достань мою праздничную тунику, ладно? Поскорей. — Схватив тряпку, служившую полотенцем, он снова бросился вон из хижины, но тут же вернулся. — Да, ты не знаешь, где мое ожерелье? Нитка с пурпурными ракушками?
— Ожерелье? Мыться посреди дня? — Сула в растерянности встала, чтобы отыскать требуемые вещи. — В чем дело, Мордред? Что случилось?
По какой-то причине, которой он сам, вероятно, не знал, мальчик ничего не рассказывал ей о том, как встретил на утесе Гавейна. Скрытность была в его характере, и вполне возможно, что именно глубокий интерес родителей ко всему, что он делал, заставлял его утаивать от них частицу своей жизни. Сохранив в тайне свою встречу с Гавейном, он лелеял мысль о том, как порадуется Сула, когда королева, как он был уверен, наделит его какой-нибудь наградой.