День гнева (сборник)
Шрифт:
Ошеломленные, лесничий и Бетли молчали.
Молодой отарк недалеко от них стал на задние лапы. В передних у него было что-то круглое.
– Камень, – прошептал журналист, все еще не веря случившемуся. – Он хочет бросить камень.
Но это был не камень.
Круглый предмет пролетел, возле решетки ослепительно блеснуло, горький дым пахнул в стороны.
Лесничий шагнул от окна. На лице его было недоумение. Ружье выпало из рук, он схватился за грудь.
– Ух ты, черт! – сказал он и поднял руку, глядя на окровавленные
Бледнея, он сделал два неверных шага, опустился на корточки, потом сел к стене.
– Они меня прикончили.
– Нет! – закричал Бетли. – Нет! – Он дрожал как в лихорадке.
Меллер, закусив губы, поднял к нему белое лицо:
– Дверь!
Журналист побежал к выходу. Там, снаружи, уже опять передвигали что-то тяжелое.
Бетли задвинул один засов, потом второй. К счастью, тут все было устроено так, чтобы накрепко запираться изнутри.
Он вернулся к лесничему.
Меллер уже лежал у стены, прижав руки к груди. По рубахе у него расползалось мокрое пятно. Он не позволил перевязать себя.
– Все равно, – сказал он. – Я же чувствую, что конец. Неохота мучиться. Не трогайте.
– Но ведь к нам придут на помощь! – воскликнул Бетли.
– Кто?
Вопрос прозвучал так голо, так открыто и безнадежно, что журналист похолодел.
Они молчали некоторое время, потом лесничий спросил:
– Помните, мы всадника видели еще в первый день?
– Да.
– Скорее всего, это он торопился предупредить отарков, что вы приехали. Тут у них связь есть: бандиты в городе и отарки. Поэтому отарки объединились. Вы этому не удивляйтесь. Я-то знаю, что если бы с Марса к нам прилетели какие-нибудь осьминоги, и то нашлись бы люди, которые с ними стали бы договариваться.
– Да, – прошептал журналист.
Время до вечера протянулось для них без изменений. Меллер быстро слабел. Кровотечение у него остановилось. Он так и не позволил трогать себя. Журналист сидел с ним рядом на каменном полу.
Отарки оставили их. Не было попыток ни ворваться через дверь, ни кинуть еще гранату. Гомон голосов за окнами то стихал, то возникал вновь.
Когда спустилось солнце и стало прохладнее, лесничий попросил напиться. Журналист напоил его из фляжки и вытер ему лицо водой.
Лесничий сказал:
– Может быть, это и хорошо, что появились отарки. Теперь станет яснее, что же такое человек. Теперь-то мы будем знать, что человек – это не такое существо, которое может считать и выучить геометрию. А что-то другое. Уж очень ученые загордились своей наукой. А она еще не все.
Меллер умер ночью, а журналист жил еще три дня.
Первый день он думал только о спасении, переходил от отчаяния к надежде, несколько раз стрелял через окна, рассчитывая, что кто-нибудь услышит выстрелы и придет к нему на помощь.
К ночи он понял, что эти надежды иллюзорны. Его жизнь показалась ему разделенной на две, никак не связанные
Во второй жизни все могло и быть, и не быть. Она вся составилась из случайностей. И вообще, ее целиком могло не быть. Он волен был и не поехать сюда, отказавшись от этого задания редактора и выбрав другое. Вместо того чтобы заниматься отарками, ему можно было вылететь в Нубию на работы по спасению древних памятников египетского искусства.
Нелепый случай привел его сюда. И это было самое жуткое.
Несколько раз он как бы переставал верить в то, что с ними произошло, принимался ходить по залу, трогать стены, освещенные солнцем, и покрытые пылью столы.
Отарки почему-то совсем потеряли интерес к нему. Их осталось мало на площади и в бассейне. Иногда они затевали драки между собой, а один раз Бетли с замиранием сердца увидел, как они набросились на одного из своих, разорвали его и принялись поедать.
Ночью он вдруг решил, что в его гибели будет виноват Меллер. Он почувствовал отвращение к мертвому лесничему и вытащил его тело в первое помещение к самой двери.
Час или два он просидел на полу, безнадежно повторяя:
– Господи, но почему же я?.. Почему именно я?..
На второй день у него кончилась вода, его стала мучить жажда. Но он уже окончательно понял, что спастись не может, успокоился, снова стал думать о своей жизни – теперь уже иначе. Ему вспомнилось, как еще в самом начале этого путешествия у него был спор с лесничим. Меллер сказал ему, что фермеры не станут с ним разговаривать. «Почему?» – спросил Бетли. «Потому что вы живете в тепле, в уюте, – ответил Меллер. – Потому что вы из верхних. Из тех, которые предали их». – «Но почему я из верхних? – не согласился Бетли. – Денег я зарабатываю не намного больше, чем они». – «Ну и что? – возразил лесничий. – У вас легкая, всегда праздничная работа. Все эти годы они тут гибли, а вы писали свои статейки, ходили по ресторанам, вели остроумные разговоры…»
Он понял, что все это была правда. Его оптимизм, которым он так гордился, был в конце концов оптимизмом страуса. Он просто прятал голову от плохого. Читал в газетах о казнях в Алжире, о голоде в Индии, а сам думал, как собрать денег и обновить мебель в своей большой пятикомнатной квартире, каким способом еще на одно деление повысить хорошее мнение о себе у того или другого влиятельного лица. Отарки – отарки-люди – расстреливали протестующие толпы, спекулировали хлебом, втайне готовили войны, а он отворачивался, притворялся, будто ничего такого нет.