День гнева
Шрифт:
Татьяна растерялась. От осознания того, что видит и слышит. От явной параллели со словами Лу-Тана «...мёртвые небесные тела». От чудовищной несправедливости происходящего.
«Вам доступны такие глубины Вечности, куда не мог попасть я, Лу-Танни, — продолжал беззвучно говорить крелл в её сознании. — Видимо, синхронизация вашего разума с разумом Лу-Тана привела излучение мозга в состояние гармонии с излучениями ДМИТ-поля. Будь я на Сан-Заре, не почувствовал бы, не увидел, не понял того, что сейчас происходит! Вы стали мне проводником и зрением... Станьте моим орудием... Мне надо понять, где находится источник воздействия!»
— Лу-Танни? — тихо и встревожено спросил Ту-Роп, придвигаясь
Татьяна ему не ответила. Вытянувшись в струну, слушала глуховатый голос в сознании:
«Вы позволите мне управлять вашими способностями? — спрашивал Дуг-Кагн в полном безмолвии, не нарушаемом течением ленточного глянца. — Я буду вести вас, как ведёт вода. Слушайте плеск моего разума!»
И Татьяна слушала.
Перестала дышать.
Совсем остановила сердце.
Гигантская перевернутая чаша накрыла её, вызвав приступ клаустрофобии. Хоть и была огромна — но душила замкнутостью пространства, растворяющего мысли и чувства, расплавляющего внутренности, наполняющего странным покоем и... пустотой. Распался всегдашний гвоздик в сердце, ставший со временем не таким острым — печали по Артему. Бесследно истаяло тепло, подаренное Ларрилом; исчезло ощущение Дома, испытываемое всякий раз при воспоминании о Лазарете. Татьяна перестала быть собой и перестала принадлежать Вечности, повисла между небом и землей, между прошлым и будущим, между тут и там...
Ощущение собственной беспомощности кольнуло болью. Однажды Татьяна Викторовна попала в паутину, заставившую забыть о своём «Я» на долгие три года. Теперь ей не хотелось быть ни игрушкой в чьих-то руках, ни листком, плывущим по течению, ни звеном в цепи событий. В ней исподволь поднимался протест против безволия, против пугающей потери себя.
По краю сознания мелькнуло удивление Дуг-Кагна; усмешка его усатого лица пропала в блестящей темноте, которую Татьяна невольно стягивала к себе, пытаясь дать отпор пугающему чувству враждебности окружающего пространства, которое, казалось, можно было потрогать руками — холодного, липкого, гибкого. Усилие за усилием она продавливала его, пытаясь извести, заменить на глянцевый блеск Вечности. Прошло всего несколько секунд, с тех пор, как она ушла в себя, столь глубоко, что не заметила, как Ту-Роп встревожено заглядывает ей в лицо, но пространство неожиданно дрогнуло и подалось. Лежащий в ближайшем боксе сатианет смешно сморщился, словно собирался чихнуть. А затем его затрясло и забило, ударяя жёсткое тело о стенки бокса.
Татьяна Викторовна не смогла бы потом объяснить, что именно она делала. По ощущениям это походило на игру в снежки — она словно собирала упирающееся пространство горстями, скатывала в плотный комок и выкидывала куда-то за пределы Вечности, откуда ему не было возврата.
Она не дышала уже больше пяти минут, когда вой сирены возвестил гокам о критической ситуации, сложившейся на третьей палубе Сан-Зара. Пытавшийся подойти к Татьяне Викторовне Гру-Хак не смог сделать и шага с того места, где его накрыло невидимой волной, от которой ныли зубы и учащалось кровообращение.
И беззвучно раскрывая рты, бились в судорогах сатианеты внутри своих мини-тюрем. Бились... и затихали.
На девятой минуте кислородного голодания Татьяна обратила внутренний взор вовне зала с сатианетами. Излучение, изменяющее пространство, укутывающее его собой словно паутиной, тянуло вкрадчивые пальцы от чудовищного цветка, расцветшего в рубке. Изуродованный штарм не собственной волей, но усилиями гоков приобрёл новые способности: изменяя ткань вселенной, воздействовать на живые существа. Это не было лишением разума, зомбированием, подобием нейровмешательства. Это не было ампутацией души, потому что Татьяна до сих пор затруднялась
Мощность воздействия штарма была ужасающа. Татьяне невольно вспомнилась ментальная атака Дуг-Кагна. Ответный удар штарма был в сотни, тысячи раз сильнее. Ей показалось, что мозг вскипает в пену, или истлевает в прах, или... Как вдруг, на долю секунды до того момента, как её просто не стало бы, к ней потянулись теплом и светом чужие разумы со всей галактики. Это были креллы, серафиды и какие-то незнакомые ей существа, которые, будто поддерживая под руки, помогали устоять под яростными ударами неведомой злой силы.
«Отчаяние... — прошептал вкрадчивый голос из глянцевой темноты. — Отчаяние, Танни! Кто, кроме вас защитит мир от этого ужаса, готового поглотить всё и всех? Вы только что смели блокировочные поля гоков, защитный механизм, предотвращающий проявление самостоятельной воли штарма. Теперь никто не справиться с ним, даже те, кому удалось подчинить себе его извращённую другими породу. Станете ли вы скорбеть по этому миру, Танни? Когда его не станет?»
...Улыбающийся Лу-Тан, пригревшийся на старой скамейке...
...Красные кресты на крыльях Лазарета...
...Взгляд юммы Рисы, прислушивающейся к новой, трепыхающейся внутри, жизни...
...Свет родных звёзд перекрёстка...
...Тамп Шуня...
...Пение сактуса...
...Горячие ладони Ларрила...
И ещё много-много частей того калейдоскопа, что зовётся жизнью. Её собственного волшебного калейдоскопа, в который ей однажды довелось не просто заглянуть, но попасть внутрь и остаться навсегда.
Всё это должно существовать!
Вместе с осознанием пришла темнота. Татьяна полностью отстранилась от своего Я. Как сходятся капилляры в крупные сосуды, так и в ней сошлись усилия тех разумов, что поспешили на помощь. Сошлись и ударили в центр корабля, лишив его межзвёздного навигатора. Сан-Зар ощутимо задрожал. Координационные системы включили аварийный режим, тяжёлые переборки перекрыли сектора, отрезав их друг от друга. В рубке вспучился и опал гигантской кляксой отныне и навсегда мертвый штарм. Ганноган на мгновение лишился всей энергии, оглох и ослеп, темнота наполнила коридоры и остановила процессы жизнеобеспечения корабля. Но недаром Сан-Зар был одним из самых хитроумных изобретений гоков. Он встряхнулся и ожил, заголосили сирены, всполошено забегали по стенам световые блики аварийный сообщений.
А Татьяна пришла в себя и сделала первый вздох. Словно из комы из вышла. Оглядела гоков, отчего-то молча столпившихся вокруг неё и ту. И вдруг увидела, что около стат-боксов стоят сатианеты. Много сатианетов. Сотня или больше. И их глаза желты той самой ненавистью, которой Татьяне так не хватало ранее.
Дети Сатианы вернулись из небытия в свой День Гнева.
На мгновение все застыли, словно актеры в финальной сцене «Ревизора». Не шевелились ярко засиневшие гребешки и тентакли гоков; сатианеты, выстроившиеся, словно на плацу, рядом со своими стационарными тюрьмами, кажется, даже не дышали; не двигались представители делегации — все осознавали необратимость происходящего. Секунды тоже замедлились. Лишь пришедшая в себя Татьяна с изумлением, ужасом и каким-то отчаянным весельем закрутила головой, пытаясь взять себя в руки после произошедшего и разобраться в том, что натворила. И не дать себе впасть в панику.