День козла

Филиппов Александр Геннадьевич

– А… друзья? – направил разговор в нужное русло полковник. – Они что ж… тоже пьют по идейным соображениям? А может, среди них и непьющие есть? Те, кто не на словах, а на деле… Помните? Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма… У вас в Козлове такие призраки есть?

– Да сколько угодно! – всплеснул руками мужик. – Я ж говорю – народ в отчаянье!

– Мы, социологи, изучаем общество на примере конкретных групп населения, – строго поправил его Коновалов. – Меня интересует не абстрактный народ, а ваши друзья… Ну, те, кто у вас часто бывает. А может нечасто… Один раз, например,

заходил.

– Ну, те, кто часто заходит, к организованному сопротивлению режиму неспособны, – без доли самокритичности осудил собутыльников Пузырев. – Больные люди, хроники, жертвы антинародных реформ – что с них возьмешь?

– А молодежь? – поинтересовался невзначай полковник, – захаживает? У них же тоже сейчас… проблемы. Тюрьму предпочитают армии… Кстати, ваш сын не служил?

– Сел аккурат в восемнадцать, – пригорюнился Пузырев. – Да если б и служил – что толку? Вон, одноклассник его, Сашка Жарков. Героя на войне получил – а что толку? Заходил прошлый раз…

– Стоп! – вмиг сбросив с себя личину добродушного профессора, стукнул кулаком по столу Коновалов. – Когда заходил? По какому поводу? Быстро!

Мужик подпрыгнул на табуретке, изумленно хлопнул глазами, а потом осклабился, догадавшись.

– Ну вот… Я ж так и знал – сатрапы! А то все с подходцем, с хитростью… Спросили – я бы и так сказал. Три дня назад заходил. Про Ваську спрашивал – сына маво. Мол, че пишет, как там на зоне… Бутылку самогона принес. У меня аккурат Лешка Сидякин гостевал, сосед мой. Ну, на троих тот бутылек раздавили. Я уж до того поддатый был, уснул, больше ни черта не помню. Может, они еще выпивали, куда-то пошли да натворили чего – про то я, гражданин профессор, не знаю. А больше вам без адвоката ничего не скажу. Пытать начнете – в Страсбургский суд по правам человека пожалуюсь!

Коновалов надавил на кнопочку под крышкой стола, коротко бросил конвойному.

– Уведите, – и первым вышел из кабинета.

ХVI

Обитал Сашка Жарков с матерью на окраине городка, в районе, именуемом с дореволюционных еще времен «Нахаловкой», где и номеров-то на домах не было. И потому водитель милицейского «Уазика», везшего Коновалова с Гавриловым, поплутал изрядно, прежде чем по подсказке соседей нашел низкорослую мазанку Героя России. Избушка опиралась саманной стеной о ствол высоченного тополя, который не позволял ей окончательно завалиться набок.

Решительно распахнув скрипнувшую жалобно под его натиском калитку, Гаврилов шагнул во двор первым, а Коновалов подстраховывал его сзади, держа руку запазухой на рукоятке пистолета и удивляясь бесшабашности подполковника, граничащей с непрофессионализмом – все-таки главного подозреваемого задерживать шли, снайпера с боевым опытом. По-хорошему, самим соваться сюда не следовало, но все приданные милицейские силы были в разгоне – шерстили «блатхаты», проверяли поднадзорный элемент, проводили сплошные подворные обходы, устанавливая личности приезжих и набивая изолятор временного содержания при РОВД теми из них, кто вызывал подозрение.

Прокурор города, видя такое нарушение законности, встал было на дыбы, но после звонка из головного ведомства

вошел в положение и согласился потерпеть правовой беспредел два-три дня – вплоть до отъезда престарелого президента. А потому Гаврилов предложил Коновалову, не отвлекая людей, «прошвырнуться» по этому адресочку вдвоем – что, мол, они, в случае чего, с сопливым пацаном, хотя и героической биографии, не справятся?

Однако умение Коновалова мгновенно выхватывать оружие и поражать противника не целясь, «от живота», на тихой улочке не потребовалось. Навстречу им с хрипатым лаем кинулась лишь собачонка, от которой Гаврилов отмахнулся небрежно сорванной по пути хворостиной. От такого пренебрежения к себе собачка и вовсе впала в истерику и забилась с визгливыми стенаниями под низенькое, в три ступеньки, крыльцо.

На лай дворняжки из дальней сараюшки вышла толстая, одутловатая тетка. Неприязненно глянув на гостей, звякнула пустым цинковым ведром, подошла, подбоченясь.

– За Сашкой пришли? Хоть бы постыдились за такую мелочь мальчишке нервы трепать. Он и так на войне контуженный, а тут еще вы… Давеча его прокурор вызывал, и участковый допрашивал. Может, посадите ишшо? За геройство-то? На войне уцелел, так теперь дома добивают…

Она неожиданно заплакала, утирая слезы рукавом застиранного халата, и Гаврилов взял ее за плечо, попросил сконфуженно.

– Ну чего ты, Наташка, чего? Я вон к тебе старого знакомого привел. Ты Илью-то помнишь? Мы ж с ним в одном классе учились. Он за тобой, на второй парте в ряду возле окошка сидел, вспомнила? Вот он, Илья-то, гляди. Мы просто так завернули, повидаться. А ты нам про Сашку, да в слезы!

Теперь и Коновалов узнал в располневшей, состарившейся безнадежно женщине одноклассницу – простоватую хохотушку Наташу Мельникову, не красавицу, но вполне симпатичную в ту пору девчонку, и содрогнулся внутренне – что делает с людьми такая вот нищенская, беспросветная жизнь!

– И впрямь, Илья! – улыбнулась смущенно сквозь слезы хозяйка. – А важный-то какой, прямо министр! В костюме, при галстуке…

– Да это так… в командировке я… проездом, – бормотал растерянно Коновалов.

– Где живешь-то?

– В Москве…

– А мы вот тут… перебиваемся… – Наташа опять всхлипнула, потом спохватилась. – Ну, айдате в дом, че на дворе-то стоять. Мы с сыном хоть и не роскошествуем, но угостить найду чем. Картошечки поджарю, сальца нарежу, зелень в огороде своя – не покупная. И выпить чего найду, за встречу-то, – став на миг прежнее, узнаваемой, озорно подмигнула она.

– Мы к сожалению, торопимся, – виновато развел руками Гаврилов. – Я говорю – проездом. А что с Сашкой-то? Я ж в милиции работаю – а что с ним приключилось, не слышал. Где он?

Наташа опять закручинилась.

– У нас ведь, Ваня, как? Пока сына растишь одна, поишь, кормишь, одеть стараешься, чтоб не хуже, чем у людей – он никому не нужен, кроме матери-то. А как вырастет – так повестки из военкомата начинают слать, мол отдавай долг Родине. А чего мы ей с Сашкой должны? Детские пособия – и те через пень-колоду платили. Раньше-то, при Советах, хоть детский садик почти дармовой был… А за комбикорм тот треклятый мы уж и штраф уплатили…