День Медведя

Багдерина Светлана Анатольевна

Дружинники Кыся, в экстазе, что такое скучное занятие, как поиск каких-то рисунков внезапно превратилось в предел мечтаний каждого человека одиннадцати лет – охоту на дикого зверя в таинственном подземелье – разбежались, и их восторженные выкрики то и дело разносились по испуганно замершему книжному лабиринту:

– Здесь нет!..

– И здесь тоже!..

– Нашла следы в пыли!!!..

– Куда ведут?

– На меня… Старые, наверно…

– Вот! Еще один стеллаж вверх кармашками!..

– И пыль не осела?!

– Осела…

– Слышу стук справа!

– Вперед! Направо!

– Направо!

Вперед!

– Не уйдешь!!!..

– Ушел…

– Следы!!! Вижу следы!!! Вон там, слева! Свежие!

– Откуда знаешь?

– Там, в темноте, только что что-то мелькнуло! Это он!

– Это я…

– А вон там?

– А там он!!!

– В погоню!!!

– Ур-р-ра-а-а-а-а!!!..

– Окружа-а-а-ай!!!..

– Руки вве-е-е-ерх!!!..

– У него не руки, у него лапы!

– Какая разница, всё равно пусть сдается!

– Будет знать, как в библиотеке хулиганить!

– Дедушка Голуб, Находка, вот он, мы его нашли!!!

– Загнали!!!

– Прижали!!!

– Попался, теперь точно не сбежишь!

– Да он и не сбегает больше никуда…

– Ну-у… Так не интересно…

– Где он, где?

– Идите на наши голоса! Чтобы нас было всё время слышно, надо петь, я читал!

– А я не умею петь…

– А я умею! Но песен никаких не знаю…

– А я, по-вашему…

– Вот вы где, – с облегчением вздохнули старик и октябришна, завидев при свете волшебного светильника растерянную дружину, безоговорочное торжество которой было подпорчено таким нелепым фактом, как незнание рифмующихся слов, которые можно было бы тянуть под музыку.

Смущенно препираясь, они окружили редким частоколом [10] смирно привалившегося к стене посреди поверженных книг и манускриптов мишука. Если не знать наверняка, что данный косолапый охламон принадлежит к гордому роду бурых медведей, под толстым слоем пыли и паутины его с легкостью можно было принять за полярного.

С самым скромным и смиренным видом провинившийся топтыгин моргал смущенно-невинными глазками и сосредоточенно разглядывал свои лапы, будто это и не он только что устроил в священном месте – библиотеке – такой тарарам и погром с переворотом, какие бедному хранилищу книг отродясь не снились и в кошмарном сне.

10

Правильнее было бы сказать, «плотной стеной», но на стену, и тем более плотную, голенастая дружина Кыся явно не тянула.

– Ах ты, морда нахалюжная! – скрестив руки на груди, Находка решила выплеснуть накопившееся, не дожидаясь другого случая. – Да как тебе не стыдно, вредитель! Ворвался, как оглашенный, куда тебя не звали, нашкодил, устроил тут не разбери поймешь что! Сколько раз я тебе, шалопаю, внушала…

– Постой, Находка, – тихо тронул за рукав ученицу убыр дед. – А это… за его спиной… за стеллажом… краешек выглядывает… ведь, вроде, дверь какая-то?

– …что порядочные медведи так не… Что? Где? Там? – октябришна сделала шаг поближе к стене, подняла светильник и с удивлением повернула раскрасневшееся сердитое еще лицо к старику. – Да… Кажется, дверь…

– Я ее раньше не видел… – недоуменно покачал

головой Голуб.

– А, может, там клад?! – загорелись глазенки у дружинников.

– Клад, говорите? – почесал в затылке старик. – А вот поможете мне отодвинуть это сооружение – и узнаем.

Вспыхнувших надеждой на продолжение приключения постолят долго уговаривать было не нужно, и через десять минут тяжелый стеллаж был разгружен сверху донизу – книги с него бережно перенесены в сторонку [11] , после чего общими усилиями сдвинут, и доступ к загадочному ходу оказался открытым.

11

 Весь процесс сопровождался многозначительно-укоризненными взглядами в сторону Малахая, пока тот не проникся и не сделал попытку помочь и оттащить последнюю книжку с нижней полки зубами.

Замка на странной двери не было – лишь заржавленная щеколда удерживала черную от времени дубовую дверь.

Скрипнув тягуче застоявшимися от десятилетий безделья петлями, она открылась, и перед изнывающими от нетерпения и предвкушения тайны ребятами предстала…

– Еще одна библиотека?!..

– И верно… Да не простая…

– А чего ж в ней сложного? – разочарованно повел плечом Снегирча. – В этой хоть книжки есть, а там – мешки со сверченными бумажками да сверченные бумажки без мешков – вот и весь интерес.

– Это не бумажки, Снегирча, – не веря своим глазам, благоговейно покачал головой Голуб. – Это – пергаменты. На таких раньше писали книги, летописи – да всё, что нужно было записать важного, потому что для неважного выделанная по-особому телячья шкура дороговато обходилась.

Дружинники постояли, переминаясь с ноги на ногу и осмысливая сказанное учителем, пока не созрел естественный в таком положении вопрос:

– А как узнать, что важного в этой записано?

– Прочитать, – улыбнулся уголками глаз старик и сделал первый шаг в новую комнату.

Он осмотрелся, наугад протянул руку, вытащил из ближайшего замшевого мешка плотно скрученный свиток, осторожно развернул и при свете услужливо поднесенного октябришной светильника погрузился в чтение. Но далеко не уплыл.

– Но это… – изумленно оторвался он от текста после пары просмотренных строчек. – Это же… это даже не старокостейский!.. Это самый настоящий древнекостейский язык!.. На нем не говорят уже более шестисот лет! Семисот, скорее!

– И что там написано? – искренне заинтересовалась Находка.

– Н… н-не знаю… – растеряно поднял на нее взгляд старик. – Я, конечно, смогу разобрать, но мне нужно время, и словарь… Когда-то отец пытался научить меня древнему языку, но – увы мне! – тогда у меня на уме были совсем другие вещи. А сейчас я, боюсь, забыл едва не больше, чем знал.

– Твой отец был древним костеем? – распахнул ошарашено и без того огромные глазищи Снегирча.

– Ну, не такой уж я и старый, – весело расхохотался Голуб. – Нет. Мой отец был главным архивариусом, профессором анналогии. Это наука об анналах. О хрониках. Архивах. Летописях, то есть, – поспешил пояснить он, перехватив непонимающие взгляды своей аудитории.