День «N». Неправда Виктора Суворова

Бугаев Андрей

Но и наступать мы тогда не умели. Натыкаясь на немецкие заслоны, мехкорпуса, как правило, не могли их сбить и несли тяжелые потери. Разгром их довершала авиация противника. Наша же оборона не отличалась устойчивостью не только в июне-июле, но и в октябре, да зачастую и позже.

Повторюсь, советская военная доктрина предназначалась не столько для реализации оперативно-стратегических воззрений в будущей войне, сколько для пропагандистских целей. Обратимся к В. Карпову. Вот какой разговор состоялся у него с Молотовым:

«Мне хотелось узнать мнение Молотова об ошибках

Сталина в первый период войны и в предвоенное время...

— Вот вы говорите (обращается к Молотову Карпов — А.Б.)– к войне мы не были готовы, воевать не намеревались, а доктрина наша была довольно воинственная: бить врага на его территории...

Молотов улыбнулся. Улыбнулся на этот раз как-то хитренько и, посмотрев на меня с явной иронией, сказал:

— Ну кто же, какой стратег скажет: пожалуйста, при­ходите на нашу землю и здесь будем воевать! И тем более не скажет, что к войне он не готов, а наоборот, будет утверждать, что силен и непобедим³. Это элементарно. Так во все времена было... Не наше изобретение. Пропагандистский прием.

— Значит, это прием для пропаганды? Но ведь должна же быть и настоящая доктрина, которой предстояло руководствоваться в случае войны?

— Конечно, была, она отражена в планах нашего Генерального штаба»⁴.

О настоящей доктрине и наших планах мы еще поговорим, но прежде хотелось бы отметить вот что. Что значит «пропагандистская» доктрина? До какого командно­го звена она рассчитана «на публику», а начиная с какого вступает в силу другая доктрина, реальная, возможно, по смыслу совершенно иная? Нельзя же, в самом деле, скажем, командиру дивизии разъяснить, что война будет вестись «малой кровью» и на чужой территории, а командарму, чтобы на официальную пропаганду он внимания не обращал и готовился к боям в окружении в глубоком нашем тылу? И как быть НКВД? Хватать паникеров, злонамеренно преувеличивающих силу противника, или принимать это как должное?

Конечно же, такого быть не могло. Генштаб, особенно после Финской, после прихода Тимошенко и Жукова занимался реальным планированием. Но и от наступательной, во многом дутой доктрины отказаться было уже невозможно, военное строительство осуществлялось именно в соответствии с ней. И попробовал бы кто поставить ее под сомнение. В лучшем случае, его ждало обвинение в трусости. В худшем - лагеря. Отсюда и многие наши беды, и неоправданные действия.

Связь развалилась после отхода? А мы что, разве до­пускали саму возможность отступления и бомбежки уз­лов связи?

Укрепленные районы, аэродромы, армейские склады обрадовались у самой границы? Попробовал бы кто обратить на это внимание. Что, товарищ, предлагаете строить в глубине, заранее отдать врагу советскую территорию, пытаетесь, осуществляя коварный замысел, оставить Красную Армию без боеприпасов?

Демонтировали старые укрепрайоны, а новые вооружать не спешили? Так не век же мы собирались отсаживаться на границе.

«Ишачки» и «бэтушки»⁵ для этой войны не годились? А не подрывают ли подобные

мысли веру советского народа в силу и мощь РККА? Да и не в них дело, сокрушающий удар будет нанесен «всей мощью», а что она такое — секрет!

Как видим, все объясняется куда проще, и вовсе не обуславливает подготовку превентивного удара.

Наступательная военная доктрина отчасти повлияла на военное строительство, но это вовсе не значит, что Сталин собирался ударить первым. Войска на границе не зарылись в землю, но из этого не следует, что они готовились наступать. Высказывания отдельных советских военачальников действительно носили агрессивный характер, но они и не могли быть иными.

С реальными военными планами ничего общего-это не имело...

Стараясь обосновать наше превосходство, В. Суворов не упускает случая раскритиковать стратегическую концепцию вермахта. В частности, он пишет: «...каждый, кто удосужился прочитать план «Барбаросса», знает, что ничего более глупого во всей человеческой истории придумано не было. Наступать по двум расходящимся направлениям — это тот самый признак, по которому в советских штабах выявляли дураков. Давали задачку-ле­тучку: вот — мы, вот — противник, наступай. Тот, у кого на карте стрелки в две разные стороны расползались, о карьере оператора мог не мечтать...

А по плану «Барбаросса» — стрелки в три разных на­правления разошлись. Это удар растопыренными пальцами. Это верх идиотизма»⁶.

Позволю себе ответить словами А. Митяева. Давая оценки плану «Барбаросса», он пишет: «...почему же, придавая такое значение Москве, фашистские войска не бросятся на нее всеми силами? Почему они одновременно начнут еще наступление на Ленинград и Киев? Зачем им нужно растягивать войска по огромному фронту — от Баренцева моря до моря Черного?

План «Барбаросса» предусматривает удар трезубцем, а не удар штыком потому, что на северо-западе и на юго-западе страны стоят сильные группировки советских войск; клин немецких армий, направленных на Москву, подвергнется нашему удару во фланги и тыл...»⁷

Да, немцы прежде всего обеспечивали фланги глав­ной, ударной, центральной группировки, нацеленной на быстрое окружение и уничтожение Западного фронта. И то, что параллельно им удалось вести успешные наступательные действия на других направлениях, лишь подчеркивает, насколько вермахт на первых порах был сильнее.

В. Суворов утверждает, что Гитлер напал на СССР, поставленный Сталиным в безвыходное положение, от отчаяния, без малейших якобы шансов на успех.

Напротив, главная ошибка его в том и заключается, что он не рассматривал Советский Союз как серьезного противника, не принимал в расчет специфики нашего государства и не допускал, чтобы после первых серьезных неудач, после страшных потерь сила сопротивления только лишь возрастет. «...Если мы недооценили имевшийся у вермахта опыт ведения современной войны, то немецко-фашистские высшие штабы и сам Гитлер чрез­мерно переоценили этот опыт и сочли, что он вполне достаточен, чтобы разбить любого противника»⁸.