День Патрика
Шрифт:
– Как вас зовут? – спросила Светлана Ивановна.
– Лена.
– Маша! – обиженно поправил Краснощекий. – Я ее беру на роль без всяких согласований и проб. Идеальная Маша.
Вот оно что – мою героиню зовут Маша.
– Покурите, пожалуйста, – предложил сидевший до этого тихо мужчина с пегими волосами.
– Да я не хочу пока, спасибо.
– Ваша героиня много курит по ходу фильма. Нам надо посмотреть, как вы это делаете.
Я покорно достала из сумки пачку сигарет «Конгресс» и спички. Прикурила, затянулась и выпустила дым в пегого
Потом оказалось, что Пегий – это автор сценария, Краснощекий – режиссер, тот самый Безматерных Вэ Фэ, а Светлана Ивановна – директор фильма «Удивительный клад». Мне всё это рассказал помреж Олег – единственный более-менее нормальный человек из этого авторского коллектива. Олег угостил меня чашкой кофе в местном баре, дал с собой светло-коричневую книжечку и сказал:
– Сценарий! Почитай на досуге.
Таким тоном сказал, будто у меня теперь весь досуг будет посвящен мыслям о съемках в фильме «Удивительный клад». Я попрощалась и пошла на трамвайную остановку – надо было рассказать всё Мокроусовой.
Мы договорились встретиться в пиццерии – это была первая пиццерия в Свердловске, а раньше здесь располагался какой-то ресторан из вечно закрытых. Теперь тут сделали зеркальные стены, повесили на потолок уродливые золоченые светильники, на которые было больно смотреть (в прямом смысле «больно» – глаза начинали надуваться, а сосуды – лопаться), и стали продавать мелкие, плохо пропеченные пиццы с колбасой, с курицей или еще с грибами – черными и липкими, будто гудрон. Тесто тоже прилипало к зубам, но у нас не было выбора. Я же говорю, это была первая пиццерия в Свердловске, и мы припадали к дурманящим очагам цивилизации.
Мокроусова уже сидела за пластмассовым, неровно стоящим столиком и жадно кусала истекающее соками тело пиццы. Куриные лохмотья она съедала, а луковые кольца складывала брезгливо на край тарелки – и в этом наши вкусы сходились.
– Я тебе уже взяла пиццу. С курицей.
– Ой, спасибо, Вера, это так мило с твоей стороны!
– Ну, как сходила?
– Утвердили, – скромно ответила я, разрезая пиццу на дольки.
– Да ты что? – поразилась Мокроусова. – И будут снимать? А про что? И кого ты будешь играть? Проститутку?
– Почему это проститутку? – обиделась я. – Что, мне уже ничего другого нельзя доверить?
– Да нет, – успокоила меня Вера, – просто сейчас все фильмы снимают о тяжелом хлебе проституток, вот я и подумала…
Некоторое время мы молча жевали. Потом я вспомнила:
– У меня же есть сценарий! Сейчас почитаем…
Мокроусова уселась поудобнее, а я достала из сумки коричневую книжицу. В пиццерии было полным-полно народу, но все занимались обедом, и никто не обращал на нас внимания.
– Темно. Огромный ларец из позеленевшего металла открывается – и камера выхватывает блестящие нити бус, золотые слитки, неограненные камни и ювелирные украшения, – выразительно читала я, – старческая рука тянется к сокровищам заскорузлыми пальцами. Внезапно раздается отвратительный хохот… кстати, Мокроусова, ты помнишь, что я умею отвратительно хохотать? Где бы вот еще разжиться заскорузлыми пальцами… Раздается отвратительный хохот, и на экране появляется светящаяся кровавая надпись:
УДИВИТЕЛЬНЫЙ
Я сделала паузу и почувствовала, что вокруг воцарилась полная тишина. Клиенты пиццерии явно ждали продолжения.
– А ты там где появляешься? И как там тебя зовут? – вмешалась Вера.
– Зовут меня Маша, – представилась я, слегка краснея под взглядом молодого человека, покидающего соседний столик, – и появляюсь я… дай взглянуть… на девятой странице. Вот… Первая реплика Маши: «Витечка, Витя, не надо так со мной!» В скобках она падает на колени и ползет за уходящим Виктором.
– Я же говорю, проститутка, – обрадовалась Мокроусова.
Всё-таки иногда Вера бывает совершенно невыносимой. Но, если честно, в чём-то она была абсолютно права: по мере углубления в сценарий выяснилось, что Маша ведет себя совершенно непотребно. Сначала она таскалась за героем – кладоискателем Виктором и домогалась его откровенно. Потом Маша и вовсе обнаглела – явилась самолично в экспедицию, которая разыскивала старинный клад, закопанный в уральских степях не кем-нибудь, а Пугачевым. Действие будущего фильма развивалось как-то чересчур быстро – поиски и нахождение клада, появление бандитов в камуфляжных штанах и, финалом, совершенно конан-дойлевское утопание ларца в мутных водах реки Чусовой при параллельном обретении Машей нехитрого счастья в объятиях такого же нехитрого, судя по репликам, героя.
– Знаешь, Вера, – сказала я, ощущая, как пицца комками скользит по пищеводу, – наверное, зря я во всё это вляпалась.
– А тебе дадут гонорар? – спросила практичная Мокроусова.
Нам катастрофически не хватало денег. Бюджет у нас с Верой был общим, занятым-перезанятым, но мы постоянно позволяли себе излишества: сигареты «Конгресс», белое вино и наряды, которые нам мастерила еще одна одноклассница – пресловутая Мурдер. Источников поступления было гораздо меньше: стипендия сорок рублей и случайные приработки. У родителей мы денег не брали – нечего было брать.
Гонорар за роль в фильме – цветном, ширококвадратном, как сказала Мокроусова, – должен бы залатать наши прорехи…
В приятных мыслях мы добрели пешком до кафе «Малахит», выпили там бутылку шампанского и потом побрели домой, перекуривая на каждой скамейке.
Наутро я, как всегда, стояла на троллейбусной остановке в девять утра и ждала, когда из-за деревьев покажется синяя кофточка Мокроусовой. В одежде Вера проявляла себя скудно – по причине всё той же безденежности, и эта самая кофточка – синяя в поперечную черную полоску – до сих пор неразрывно связана у меня с Верой и с нашей совместной юностью.
Экзамен был назначен на десять часов – у меня, и на десять пятнадцать – у Веры, она сдавала русскую литературу.
Я нервничала. На остановку приходили какие-то другие девицы, запрыгивали в троллейбусы, и те медленными динозаврами отправлялись в путь. Потеряв последнее терпение, я зашагала к скромной пятиэтажке, где проживала Мокроусова с папой, мамой и собакой Рэнейсенс, которую я неуважительно называла Ренькой.
Ренька залаяла, услышав мой звонок, а потом заскулила. Дверь открыл мокроусовский папа в майке и шлепанцах. Из комнаты неслись позывные американского сериала, который в то время смотрели даже самые интеллигентные люди.