День пламенеет
Шрифт:
Глава IV
Натаниэль Леттон что-то говорил; когда распахнулась дверь, он замолчал, и все трое со скрытой тревогой смотрели на Пламенного, входившего в комнату. В своей походке он бессознательно подчеркивал свободный раскачивающийся шаг путешественника полярных снегов. Ему действительно казалось, что он чувствует под своими ногами снежную тропу.
— Здорово, джентльмены, здорово, — сказал он, не обращая внимания на неестественное спокойствие, с каким они встретили его появление. Он по очереди поздоровался с каждым, переходя от одного к другому и
Поздоровавшись, Пламенный бросился в массивное кресло и лениво развалился с видом усталого человека. Кожаный портфель он принес с собой и небрежно бросил на пол подле своего кресла.
— Боже милосердный, ну я и поработал, — вздохнул он. — Здорово мы их обкорнали. Ловкая была штука. А я только уж под самый конец понял, как оно здорово вышло. Начистоту обстригли. И любопытно, как они пошли на эту Удочку.
Его ленивые протяжные слова с западным акцентом успокоили их. Он говорил весело. В конце концов, не так уж он страшен. Правда, он проник сюда вопреки инструкциям, данным Леттоном в конторе, но не было никаких данных, что он устроит сцену или начнет грубиянить.
— Ну, — добродушно сказал Пламенный, — что ж вы не скажете доброго словечка своему партнеру? Или его блеск ослепил всем вам глаза?
Леттон издал хриплый горловой звук. Доусетт сидел спокойно и выжидал, а Леон Гугенхаммер постарался заговорить.
— Конечно, вы прекрасно справились с этим, — сказал он.
Черные глаза Пламенного вспыхнули от удовольствия.
— А ведь верно! — торжествующе воскликнул он. — Здорово мы их обкрутили! И я порядком удивился. Мне и в голову не приходило, что их так легко провести.
— А теперь, — продолжал он, избегая неловкой паузы, — не мешает нам подвести счеты. Сегодня после полудня я уезжаю на Запад на этом проклятом пароходе «Двадцатый Век». — Он взял свой портфель, открыл его и полез туда обеими руками. — Но не забудьте, ребята, если вам еще раз понадобится задать взбучку Уолл-стрит, вы мне только шепните словечко. Я буду тут как тут со своим добром!
Он вытащил из портфеля груду расписок маклеров и чековые книжки. Все это он положил кучей на большой стол, снова запустил руку, выудил оставшиеся бумажки и присоединил к груде на столе.
Затем извлек из кармана лист бумаги и стал считать вслух.
— Десять миллионов двадцать семь тысяч сорок два доллара и шестьдесят восемь центов, — вот цифра моих расходов. Конечно, все это покроется выигрышем, прежде чем мы станем делить добычу. А каковы у нас доходы? Должно быть, очистилась чертовски крупная сумма.
Трое мужчин с недоумением посмотрели друг на друга. Этот человек оказался глупее, чем они себе представляли, или же он ведет игру, какую они не могли предугадать.
Натаниэль Леттон смочил языком губы и заговорил:
— Это займет несколько часов, мистер Харниш, прежде чем будет сделан полный подсчет. Мистер Хоуиссон работает над этим сейчас. Мы… э… как вы сказали, очистилась порядочная сумма. Давайте позавтракаем вместе и обсудим дело. Я засажу конторщиков за работу, так что вы не пропустите своего поезда.
Доусетт и Гугенхаммер не могли скрыть чувства облегчения. Атмосфера прояснилась.
— Рад это слышать, — сказал он. — Я не хочу пропустить поезда. Вы все, джентльмены, сделали мне честь, приняв меня в эту игру. Я это очень ценю, хотя и не умею выразить свои чувства. Но все-таки меня здорово разбирает любопытство, и я ужасно хочу знать, мистер Леттон, какова сумма нашего барыша. Не можете ли вы сказать мне хотя бы приблизительно?
Натаниэль Леттон не обратился с мольбой к своим друзьям, но они почувствовали эту мольбу в наступившей короткой паузе. Доусетт, вылепленный из другого теста, чем остальные двое, начал подозревать, что выходец из Клондайка ведет какую-то игру; но его друзья все еще были одурачены его ребяческой наивностью.
— Это чрезвычайно… э… трудно, — начал Леон Гугенхаммер. — Видите ли, акции Уорд Вэлли колебались, так что… э…
— Так что нет возможности заранее определить результат, — закончил Леттон.
— Ну, хотя бы приблизительно, — беззаботно настаивал Пламенный. — Не беда, если вы ошибетесь на миллион в ту или другую сторону. После можно сделать точный подсчет. Но меня любопытство прямо подзуживает. Вы что говорите?
— К чему тянуть это недоразумение? — холодно и резко спросил Доусетт. — Объяснимся раз навсегда. Мистер Харниш находится в заблуждении, и ему необходимо уяснить себе все положение. В этой игре…
Но Пламенный не дал ему кончить. Он слишком часто играл в покер и прекрасно знал психологию противника. Он перебил Доусетта, желая разыграть эту партию по-своему.
— Заговорив об игре, — сказал он, — вы мне напомнили одну игру в покер, которую я видел как-то в Рено, в Неваде. Это вы бы не назвали чистой игрой. Сидели за столом одни шулера. Но был там новичок — их в тех краях называют «безрогими». Он стоит за банкометом и видит, как тот сдает себе четырех тузов из-под колоды. Ну новичок и возмутился. Скользнул он к игроку, который сидел за столом против банкомета, и шепнул: «Слушай, я видел, как банкомет сдал себе четырех тузов». — «Ну и что же?»— говорит игрок. «Ну вот я и хотел тебе сказать; я думал, тебе нужно об этом знать, — говорит новичок, — я сам видел, как он себе сдал четырех тузов». — «Эх ты, малец, — говорит игрок, — лучше ты бы отсюда убрался. Ничего ты не понимаешь в игре. Это была его сдача, разве нет?»
Смех, встретивший его историю, звучал несколько фальшиво и натянуто, но Пламенный, казалось, этого не заметил.
— Ваша история, полагаю, рассказана с определенной целью, — прямо сказал Доусетт.
Пламенный невинно взглянул на него и не ответил. Он весело повернулся к Натаниэлю Леттону.
— Валяйте, — сказал он. — Каков приблизительно ваш выигрыш? Как я уже говорил, ошибка на один миллион не имеет значения. Ведь выигрыш-то должен быть здорово большой.