День пламенеет
Шрифт:
Он сражался так, словно находился за рассыпающейся стеной, а оружием его была глина. Опасность угрожала всем пунктам стены, и он ходил вокруг и укреплял самые ненадежные места глиной. Его глиной были деньги, и он их отдавал пригоршнями, но только тогда, когда требования были особенно настойчивы. Он опирался главным образом на Транспортную контору Иерба Буэна, Объединенные городские железные дороги и Объединенную водопроводную компанию. Хотя никто уже не покупал больше участков для домов, контор и фабрик, но люди все-таки вынуждены были ездить в его вагонах и на пароходах и пользоваться его водой. Когда весь финансовый мир молил о деньгах и погибал из-за недостатка их, первого числа каждого месяца в сундуки Пламенного лились бесконечные тысячи долларов — плата за снабжение водой, — и каждый день поступало десять тысяч долларов — в монетах по десять центов и
— Вы получаете восемь тысяч долларов в год, — сказал он Мэтьюсону. — Такого жалованья вы еще никогда в своей жизни не получали. Ваше благополучие стоит в тесной связи с моим. Вам придется участвовать в борьбе и риске. Вы пользуетесь кредитом в городе. Используйте его. Берите в долг у мясника, пекаря и всех остальных. Поняли? Вы тратите около шестисот шестидесяти долларов в месяц. Эти деньги мне нужны. С этого дня берите в долг и тратьте сто долларов. Эту сумму я вам выплачу с процентами, когда пронесется буря.
Две недели спустя, просмотрев список служащих с обозначением сумм, причитающихся каждому, он сказал:
— Мэтьюсон, кто этот бухгалтер Роджерс? Ваш племянник? Я так и думал. Он получает восемьдесят пять долларов в месяц. Теперь он будет получать тридцать пять. Пятьдесят я верну ему с процентами.
— Невозможно! — воскликнул Мэтьюсон. — Он и так на свое жалованье не может свести концы с концами, а у него жена и двое детей…
Пламенный на него набросился:
— Не может быть! Невозможно! Чем, черт возьми, я, по-вашему, занимаюсь? Содержу дом для слабоумных? Кормлю, одеваю и вытираю носы идиотам, которые сами о себе не могут позаботиться? Какого дьявола! Не нужны мне такие птицы, которые только в хорошую погоду работают со мной! Сейчас погода скверная, и они должны вариться в ней точь-в-точь, как и я. В Окленде сейчас десять тысяч безработных, а в Сан-Франциско — шестьдесят. Ваш племянник и кто там еще в вашем списке — пусть соглашаются немедленно или — вон! Поняли? А если кому из них придется туго, вы отправитесь сами и поручитесь за них у мясников и бакалейщиков. И урежьте этот список. Я нес на своих плечах несколько тысяч человек, а теперь им придется постоять немного на своих ногах — вот и все!
— Вы говорите, этот фильтр следует заменить, — сказал он своему управляющему водопроводами. — Подумаем. Пусть население Окленда попьет грязной воды для разнообразия. Это научит их ценить хорошую воду. Немедленно приостановить работы. Рассчитайте рабочих. Проверьте все заказы на материал. Поставщики подадут в суд? Пусть подадут, и черт с ними. Мы разоримся в пух и прах или выйдем на ровную дорогу раньше, чем они получат решение суда.
А Уилкинсону он сказал:
— Отмените ночную переправу. Пусть люди поворчат и раньше будут возвращаться домой к своим женам. Последний трамвай связывает лодку, которая приходит в двенадцать сорок пять, с Гастингсом. Отмените его. Я не могу его пускать для двух-трех пассажиров. Пусть переправляются раньше или идут пешком. Сейчас не время заниматься филантропией. И уменьшите также число дневных трамваев. Пусть платят те, кто висит на подножке. Они-то и уберегут нас от краха.
А другому директору, не справившемуся с непомерным урезыванием, он заявил:
— Вы говорите, я не могу сделать того-то и того-то. Сейчас я вам покажу последний образчик, что можно и чего нельзя. Вы вынуждены будете отказаться от должности? Хорошо, если вам угодно. Я еще не встречал человека, за которого бы стал цепляться. А если кто-нибудь думает, что я без него не могу обойтись, я показываю ему пример, что можно и чего нельзя, и возвращаю бумаги.
Так пробивал он себе дорогу, тянул, толкал и даже пускал в ход хитрость. Это была борьба, борьба и борьба, без передышки, с раннего утра
— Все в порядке, старина, — говорил он Хегэну каждое утро, и то же бодрое слово он повторял целый день за исключением тех случаев, когда попадал в самую гущу борьбы, чтобы подчинить своей воле людей и обстоятельства.
Каждое утро в восемь часов утра он уже сидел за своей конторкой. В девять часов садился в автомобиль и начинал объезд банков. И обычно с ним в автомобиле было тысяч десять долларов, собранных накануне его пароходами и трамваями. Эти деньги предназначались для укрепления самых ненадежных мест в финансовой политике. И с каждым директором банка разыгрывалась одна и та же сцена. Все они были парализованы страхом, а он выступал в роли великого оптимиста. Положение улучшалось. Несомненно, улучшалось. Это чувствовалось в воздухе. Все, что оставалось делать, это сжаться еще на некоторое время и держаться крепко. Вот и все. Уже начинается финансовое оживление на Востоке. Поглядите на торговые операции Уолл-стрит за последние двадцать четыре часа. Вот показатель, откуда ветер дует. Разве Райан не сказал того-то и того-то? И не известно ли, что Морган собирается поступить именно так-то?
А лично у него разве не увеличивались постоянно доходы с городских железных дорог? Несмотря на панику, все больше и больше народу переселялось в Окленд. Начали оживать большие имения. Даже в этот тяжелый момент ему удалось продать свыше тысячи акров земли в пригородах. Конечно, это было сделано в убыток, но, тем не менее, помогло ослабить напряжение и ободрить малодушных. Вот в чем была беда — малодушие. Не будь малодушных, не было бы и паники. Восточный синдикат начал вести с ним переговоры о покупке большей части акций Электрической компании Сиерра и Сальвадор. Это свидетельствовало о том, что лучшие времена не за горами.
Если же беззаботные разговоры сменялись уговорами и просьбами, а банки отвечали отказом и явным вызовом на борьбу, Пламенный платил той же монетой. Если они умели драться, то драться умел и он — и не хуже их. Если ему отказывали в льготе, он начинал требовать. А когда дело доходило до настоящей борьбы, он умел их ошеломить.
Но он знал, как и когда нужно уступить. Когда он замечал, что в одном определенном месте стена безнадежно качается и осыпается, он клал на нее заплаты наличными деньгами, какие доставляли ему три компании. Если банки выдержат, выдержит и он. И они должны были выдержать. В случае краха все его обеспечения, какие они держали, будут выброшены на хаотический рынок, и тогда наступит конец. И часто, по мере того как шло время, его красный автомобиль вез, помимо наличных денег, самое ценное обеспечение, каким он владел, — акции Транспортной, Объединенной водопроводной и Городской железнодорожной компаний.
Представителю купцов Сан-Антонио, прикрывавшемуся тем, что он несет на своих плечах судьбы многих, он заявил:
— Все это мелкая рыбешка. Пусть разоряются. Я здесь — главный гвоздь. От меня вы сможете получить больше денег, чем от них. Конечно, вы слишком многих взвалили на свои плечи, и вам придется выбирать — вот и все. Это разорение или смерть для вас или для них. Я слишком силен, чтобы разориться. Вы могли только поставить меня в затруднительное положение и сами запутались. Чтобы выпутаться, вы должны пустить ко дну мелюзгу, и в этом я вам помогу.
Именно в этот период — во время финансового кризиса — Пламенный занялся Симоном Долливером и довел своего соперника до полного краха. Главной опорой Долливера была компания «Золотые Ворота», и представителю этой компании Пламенный сказал:
— Я вам протянул руку, вы отказались и сейчас сидите накануне краха, а Долливер оседлал вас и меня. Так дело идти не может. Понимаете — не может. Долливер не смог бы выплюнуть и одиннадцати долларов, чтобы вас спасти. Сбросьте его, а я вам скажу, что я сделаю. Я дам вам мелочь, какую приносят в четыре дня городские железные дороги, это составляет сорок тысяч наличными. А шестого числа этого месяца вы можете рассчитывать еще на двадцать тысяч от Водопроводной компании. — Он пожал плечами. — Хотите — берите, не хотите — не надо. Вот мои условия.