День полнолуния
Шрифт:
После церемонии все вернулись в дом, и я, дождавшись, когда все рассядутся за столом, размякнут от обильной праздничной еды и радостных разговоров, тихонько выскользнула из комнаты.
Начался штурм. Еще недавно мирный сельский двор, в котором происходило радостное семейное торжество, заволокло дымом, чадом, копотью. Сверху свистели лопасти вертолета, снизу раздавались пулеметные очереди, разрывы снарядов.
Я успела увидеть, как мужчины метнулись в дом и выскочили с оружием в руках. Даже удивительно было, как много оказалось автоматов в таком с виду мирном сельском доме. Маджуд первым понял, что пытаться отстреливаться бессмысленно. Он коротко гортанно вскрикнул,
В первые секунды я не поняла, зачем Маджуд повел своих гостей за дом, казалось бы, на верную смерть. И лишь потом до меня дошло, как именно старик пытался их спасти… Допустить этого было нельзя, я рванулась следом за последними убегавшими и вдруг увидела через окно распростертую на полу в комнате, где еще недавно пировали женщины, темную фигуру. «Тимур!» – зазвенело у меня в голове, перекрывая гул вертолета и грохот залпов.
Видимо, Тимура не было за столом в тот момент, когда начался штурм. Он не успел услышать указания Маджуда и побежал к дому, пытаясь спасти свою невесту, вернее, теперь уже жену. А здесь упал, оглушенный взрывом, и потерял сознание.
Не знаю, что в тот момент произошло у меня внутри. Я ведь была в ту пору очень сознательной выпускницей Академии ФСБ, в голове моей еще жило столько восторженных мыслей о долге, чести служения Отечеству и уничтожению его врагов, что я готова была жизнь отдать, но приказ выполнить в точности. Однако в ту минуту почему-то остановилась, развернулась и, вместо того чтобы помешать Маджуду и его приспешникам отступить, высадила оконное стекло, подтянулась на руках, села на подоконник и спрыгнула в комнату.
– Тимур! – я опустилась на колени возле него, осторожно перевернула его на спину, опасаясь встряхивать слишком сильно – у него ведь могли быть внутренние повреждения.
Я уже поняла, что он просто контужен. К тому же взрывной волной его швырнуло прямо на стену, на лбу темнела крупная ссадина, из которой, заливая лицо, сочилась кровь.
– Тимур, ты меня слышишь? Очнись!
Веки его дрогнули, чуть приоткрылись. Темные глаза блеснули – но не так, как обычно, остро и пристально, а как-то тускло, стеклянно. Он бессмысленным взглядом окинул мое лицо – от осточертевшего мне платка я избавилась посреди заварухи – и снова закрыл глаза. Разумеется, он не мог меня узнать, ведь до этого он никогда не видел меня без платка. К тому же от удара у него наверняка был шок, да и глаза засыпало штукатуркой, когда он упал у стены.
– Тимур, пойдем, здесь опасно! Мы должны выйти! – я снова попыталась привести его в чувство.
Но он так и не отозвался. И тогда я, не понимая, что мною движет, подхватила тяжелое тело Тимура под мышки, рванула на себя и закинула его руки себе на шею. А потом, поднатужившись, попыталась приподняться. Буквально через пару секунд мне уже стало ясно, что встать вместе с ним на ноги я не смогу. И тогда я просто взвалила его себе на плечи и поползла к выходу из дома, на коленях. Нужно было спешить, в любой момент от разрывов могла обрушиться крыша. Судя по звукам, на второй половине дома это уже произошло.
Чертова цветастая рубаха путалась в ногах, сковывала движения, и я, высвободив одну руку, рванула подол. Ткань разошлась легко, повисла неровными полосами, и двигаться стало легче. Я поползла
Снаружи снова грохнуло, дом содрогнулся, и прямо перед нами из дверного проема вывалился кусок стены, с силой ударившись об пол и разлетевшись на отдельные обломки. Успей мы продвинуться вперед еще хотя бы на полметра, камень рухнул бы прямо на нас. Я помедлила лишь пару секунд и снова решительно поползла вперед. Кровь бешено стучала у меня в ушах, заглушая даже звуки разрывов, по виску щекотно ползла капля пота, но я никак не могла ее стереть. Тимур висел на мне всем весом, и каждый проделанный метр давался мне с нечеловеческим трудом.
Дверь висела на одной петле, косо хлопая по проему от каждого залпа. Я из последних сил подалась вперед, рванулась, и мы с Тимуром клубком перекатились через порог, полетели вниз с крыльца и оказались на земле. От удара тот, кажется, ненадолго пришел в себя, застонал и приоткрыл глаза. Я видела, что белки его глаз покраснели от каменной пыли и дыма, взгляд плохо фокусировался – скорее всего, Тимур различал происходящее очень смутно. Приподнявшись на колени, я оттащила его к забору и помогла принять полусидячее положение. Тимур чуть приподнял голову и впервые попытался сфокусировать взгляд на мне. Но в эту самую секунду автоматические пушки с БМП замолкли, и в разбитые ворота дома влетели два подразделения спецназа. Один из бойцов тут же нацелил автомат на Тимура, и я, напрягая сорванные, саднящие от дыма связки, крикнула:
– Не стрелять!
Затем, опершись о забор рукой, с трудом поднялась на занемевшие ноги и двинулась к бойцам.
– Товарищ майор, где все? – обратился ко мне один из ребят, Митя Климин, окидывая ошеломленным взглядом пустынный двор и дымящиеся развалины разоренного дома. – Под землю провалились?
– Вот именно, под землю, – кивнула я.
Я сразу, еще как только Маджуд повел гостей за дом, сообразила, где они надеются укрыться. И все же вместо того, чтобы перекрыть контрабандистам пути к отступлению, бросилась вытаскивать Тимура. Мне еще предстояло подумать, как я буду объяснять это в рапорте. И что куда важнее – как я буду объяснять это самой себе. Но сейчас времени на рефлексии не было.
– Неужели упустили? – разочарованно протянул Митя.
И я помотала головой.
– Тут они. В каризах спрятались.
Система каризов – каналов для стока воды и орошения сада – здесь была куда запутаннее и разветвленнее, чем канализационная система в ином европейском городе. Я сразу догадалась, что именно туда Маджуд и повел людей.
В этот момент во двор тяжело вкатились один за другим два БМП и, хрустя цветной керамической плиткой, любовно покрывавшей землю, лихо затормозили.
Все, что было потом, я, может, и хотела бы забыть, но не могла. Эти воспоминания мучили меня много лет – и в Москве, и в Чечне, и в жарких восточных городах, куда меня заносила служба. Приходили в снах – то на узкой жесткой койке на военной базе, то на комфортабельном отельном ложе где-нибудь на задании. Мучили, душили, заставляя бесконечно задаваться вопросом – неужели этого нельзя было избежать? Что, если бы я тогда не бросилась за Тимуром и остановила отступавших еще на подходе к каризам? Что, если бы мне удалось их задержать, и затем спецназовцы положили бы лишь тех, кто был непосредственно замешан в проклятой контрабандистской сцепке?